Голосование за ходы

В небольшом блокнотике Уильям отмечал месяцы и дни, прошедшие со времени его попадания во французский легион и сколько ещё осталось. В последнее время он заметил, что всё чаще забывал это делать – дни сливались похожие один на другой. Потом он сразу зачеркивал неделю или даже две. Правильно ли посчитал? Да к чему вообще это всё? Когда настанет срок, скажут, а раньше всё равно не отпустят. Ну знаешь ты, что до свободы осталась 1462 дня, а что толку? Четырёхзначное число терзает душу.

Он бы наверно и до встречи с Альбертом дни отмечал, если бы точно знал, когда она состоится, но он не знал, поэтому временное объединение их батальонов стало сюрпризом.

Их встречу он представлял совсем не так… Вроде бы обнялись, поговорили, но… Уил понял, что между ними с Альбертом теперь пропасть. И объятия вышли просто дружескими и даже немного неловкими, а не как… Ну не как раньше.

Простые вопросы, простые ответы, которые показали, что они стали совсем разными людьми.

Альберт вон теперь капрал и во французском легионе ему нравится. Казалось бы, Уилу за него порадоваться, но слишком уж он был не согласен с мнением Альберта и это мешало похлопать его по плечу и сказать: «Молодец, так держать!»

Что они делали хорошего, пока жили во франции? О, да ведь кучу всего… Писали пьесы и картины, давали работу нищим и развлекали людей своим искусством. Дружили и любили в конце концов… Что же в этом плохого? А что хорошего они делают тут?

Вели ли они правильную жизнь до того, как попали на эту войну? А кто устанавливает правила? Бог? Вроде бы убивать он тоже считает «неправильным», но во время войн об этом вечно забывают, и священники начинают благословлять «крестоносцев».

Уил был не согласен с Альбертом в том, что война войне рознь. Что до него, он бы уж конфедеративную армию предпочёл. Там можно было бы хотя бы убеждать себя, что защищаешь интересы родного штата и всё такое, хотя и это Уилу когда-то казалось недостаточной причиной убивать людей и рисковать своей шкурой. Потому он сейчас и тут, а не дома…

А всё же он понимал Альберта. Ему и самому не хотелось признавать, что ему НРАВИТСЯ чувствовать «братское плечо», распевать песни, идя в строю, пить крепкий кофе, сидя в лагере с сослуживцами вокруг костра. Атмосфера товарищества и единства, что царила тут действовала прямо-таки как заразные миазмы. Она настойчивым гулом в голове твердила: «оставь свои убеждения и идеалы, живи этим моментом будь здесь и сейчас, почувствуй, как сильны мы вместе, будь с нами, просто выполняй приказы и ни о чём не думай». Уил сопротивлялся этому изо всех сил. Быть может зря? Тоже был бы уже капралом и не испытывал бы никаких душевных терзаний.

В тот раз, каждый остался при своём и разошлись с тяжелым сердцем.

***

После разговора с лейтенантом Ламбером Уил при первой возможности забрал в штабе револьверы и решил больше не играть в неумеху на стрельбищах. Ему ведь вообще-то нравилось стрелять по мишеням, так почему бы не добавить себе в жизнь немного развлечений, раз уж всё и так всем понятно.

Как Уильям ни старался отгородиться ото всех, совсем «избавиться» от братства не вышло. Да и, сказать по правде, без обычного человеческого общения с ребятами вроде Танги, Жобером или Покорой пребывание тут было бы ещё более невыносимым. В Танги он видел какую-то опасную притягательность, с Жобером мог спорить до темноты и отбоя кто из писателей лучше и был готов слушать стихи в его исполнении хоть всю ночь, а Покора… Иногда он вызывал недоумение тем, как же можно быть таким тупым, но в то же время и странное умиление своей наивностью.

***

История с ранеными партизанами заставила всплыть в памяти одно давнее и незначительное событие из другой жизни.

Когда-то давно, когда Уил был ещё ребёнком, у них в доме развелись тараканы. Спустившись утром к завтраку, он застал нянюшку с туфлей в руке нещадно по этим самым тараканам лупившей.

– О, мастер О’Нил, – как ни в чем ни бывало, поприветствовала его она. – А я тут негодяев извожу. О, ещё один паршивец ползёт! Хотите сами его прикончить?

Уил вроде бы ничего не ответил, но она уже сунула ему в руку туфлю.

Таракан замер, будто специально для того, чтобы Уилу было проще по нему шлёпнуть.

Чувствуют ли тараканы страх? Успевают ли почувствовать боль, когда посторонний предмет касается их хрупкого панциря? Волнуются ли за них другие тараканы, если они не возвращаются?

Мальчик резко опустил туфлю. Тельце насекомого превратилось в плоское коричневое пятнышко.

Уил надеялся, что ответ на все три вопроса «нет».

Когда лейтенант Ламбер вызвал добровольцев для казни, Уил конечно же остался в строю, почему-то припомнив тот случай. Вот только мексиканцы не насекомые… Хотя умерли почти также безмолвно, как тот таракан.

***

Уилу тяжело давались караулы. Вроде бы и делать ничего не надо – стой себе и стой, но это безделье утомляло больше, чем рытьё канав или дневные марши по пустыне. Чтобы скоротать время, Уил придумывал у себя в голове истории, которые могли бы в иной реальности стать повестями или рассказами, но записывать их у него не было ни времени, ни возможностей.

Вот и сейчас, сидя в колодце с Покорой, пока его взгляд блуждал в темноте, мыслями он был далеко отсюда.

Это была история про человека «забывшего дорогу домой». Один молодой человек ушёл из дома, а когда захотел вернуться, на том месте, где должен быть его дом оказался совсем другой… И никто из соседей его не узнаёт, как и он их. Он метался от дома к дому, расспрашивая людей о знакомых местах, но везде натыкался на стену непонимания. А где же его родные края, люди, которые ему дороги? Существуют ли они ещё где-то?

Уил думал над тем, как закончить этот «мыслерассказ», когда Покора задал дурацкий вопрос про звёзды.

Когда он только познакомился с поляком, Уил думал, что у Покоры такой дурацкий юмор – задавать вопросы с очевидными ответами и смотреть, как дурачок-зазнайка всерьёз будет пытаться на них отвечать. Но потом, к своему удивлению, понял, что он и ПРАВДА не знает.

Уил начал рассказывать про звёзды… Почему бы и нет, может после армии у поляка хоть немного мозгов прибавится.

А всё же как же спать ночью хочется… «И зачем так сделано, что люди спят?» Задал Уил сам себе вопрос в стиле Покоры. Жалко рядом не было никого более умного, чтобы ответить на него.

Тут Покора задвинул про гнусности и забвение… Чего это он? Нет, Уил не думал, что будет так-то просто забыть всё что он увидел на этой дурацкой войне… Хотя он представлял, что наверно бывает и похуже. Например, когда к стенке ставят тебя, а не каких-то безымянных партизан, но тут и помнить останется недолго. Или когда кого-нибудь пытают, чтобы добыть важные сведения (этим при нём никому заниматься пока не приходилось)… Или когда гражданских мучают и изничтожают просто развлечения ради (он про такое слышал, но пока тоже Бог миловал).

Герильерос идут? Спросонья Уил подумал было, что это один из «интеллектуальных», не стоящих внимания вопросов, но уже через секунду понял, что означают эти слова и сон улетучился сам собой.
Кругом темнота. Уж не приснились ли они Покоре?

Но нет, вот тени… Сколько их? Трое? Четверо? Пятеро? А быть может остальных просто не видно.
И что же? «Извините, господа, но вам туда нельзя. Будьте так любезны удалиться в своё место дислокации»? Едва ли это сработает.

Сдаться на их милость? Уил уже видел, что его собственные товарищи делают с противниками. Почему бы Герильерос поступать иначе?

- Стреляй! – крикнул Покора. И Уильям послушался приказа. Потому что в этот раз от его выстрелов действительно зависела судьба: «Либо мы их, либо они нас». Потому что быть может подействовали слова лейтенанта Ламбера. Или же он хотел доказать Альберту, что тоже на многое способен? Так ли важна причина, когда на мушке чья-то жизнь?

Тени в темноте похожи на мишени. Можно просто не думать, что это люди. Уил и не думал, пока стрелял. Он не чувствовал страха от возможности скорой смерти и не чувствовал ненависти к тем, кого убивал. Лишь азарт и лёд в сердце, прочищающий разум и обострявший эмоции.

Выстрелить, перезарядить, стрелять ещё. Благодаря многочасовым тренировкам у Уила неплохо получалось перезаряжать винтовки в темноте почти на ощупь. Пальцы сами знали, что делать.

Когда Герильерос подобрались совсем близко к укрытию, Уил отбросил винтовку и выхватил револьверы. Он всегда носил их с собой с тех пор, как забрал из штаба.

Ещё 11 выстрелов меньше чем за минуту. Когда Уил нажал на спуск Лефошо в седьмой раз, в ответ раздался лишь щелчок. Барабан Смит-вессона тоже был пуст. Как бы там ни было, в этот раз никто не сможет обвинить Уила в том, что он не сделал всё, что должно.

Уилу не спалось. Он лежал уже несколько часов, глядя в брезентовый потолок. Сна ни в одном глазу, хотя вечером казалось, что смертельно устал. Он сел, наощупь надел ботинки и, стараясь не шуметь, чтобы никого не разбудить, вышел из палатки. Закурил. Надо же, сколько звёзд. Впрочем, ни они, ни что-либо ещё Уила уже давно не радовало. Иногда он думал, а не попробовать ли выбраться из лагеря и скрыться в пустыне? Умрёт, но зато наконец-то всё это закончится… А может повезёт и случится какое-нибудь чудо? А так… Тянуть эту лямку ещё 4 года, а потом что?

Он не представлял, как будет смотреть в глаза родным, если всё же доберётся до дома, который стал уже далёким воспоминанием. «Я уехал, чтобы не участвовать в войне на родине, но случайно застрял на 5 лет на другой, к которой вообще не имею никакого отношения. Почему? А, да просто мы с кузеном решили пожениться и нас обманули». Срам-то какой…

То, как они с Альбертом оказались в легионе, казалось такой постыдной глупостью, что щёки каждый раз пылали едва он об этом думал. И как они могли на такое купиться и поверить хоть на секунду? Свадьба двух мужчин… И через тысячу лет такому не бывать!

И всё же он с трепетом вспоминал тот единственный вечер, когда считал, что действительно возможно узаконить их союз на небе и на земле. Для Альберта это оказывается было важно. Уил с удивлением слушал его рассказ про курицу и про Мерседес.
– Долорес взяла бы на себя наш общий грех? Значит её бессмертная душа тебя ничуть не волнует?
Сам Уил не считал, что это так работает, но ему стало стыдно от того, что он не понял Альберта. Разве не должен он с полуслова читать его мысли? Он обещал себе постараться быть более чутким. Жаль, что такая возможность больше не представилась.

Думал ли Уил сам о том, что то, чем они занимаются – прямая дорожка в ад? Бывало… Но им было так хорошо вместе, что он гнал от себя эти мысли как назойливых мух. Ну а после поспешного бегства из Парижа это и вовсе потеряло смысл. Грех убийства наверняка тяжелее желания любить и быть любимым. Так что если курица и поможет, то теперь только Альберту.

А этот Винсент Д’Элонэ… Человек без души. Альберт открыл перед ним сердце, а тот втоптал его в грязь. Целоваться при всех было, конечно, безумием. Уил тогда почувствовал, что его сердце замерло, будто разучившись биться. И Уил не мог сказать, от страха ли или от странного запретного удовольствия делать это вот так при всех. Разум говорил: «Как можно, перестань!», а грешник внутри кричал: «Да, давай ещё!»

А всё же… Если бы в Мексике и правда можно было бы жениться двум мужчинам, смыло ли это с них грех? Или такой брак был бы всего лишь формальностью, позволяющей надуть государство с налогами? А, какая разница… Всё равно это лишь выдумка одного подлеца, который готов продать в «рабство» не только двух молодых людей, но наверняка ещё и собственную матушку в придачу. Сколько он получил за их с Альбертом контракты? Больше 30 серебряников или меньше? «Гори в аду!», - не раз повторял сквозь зубы Уильям, шагая бесконечно долго по мексиканским пустошам. «Если встретимся ещё раз, я помогу тебе там побыстрее оказаться».

Интересно, что подумал Дюнуа, когда они не явились в назначенное время? Отплыл ли сразу или подождал непутёвых пассажиров хоть пол часа?
Уильям, когда их арестовали, то и дело тянулся в карман за часами, заставляя каждый раз напрягаться лейтенанта Дардена (вдруг там ещё один револьвер). В итоге тот сказал ему держать их в руке, раз уж время ему так важно. Уил следил за стрелками, подбирающимися к полудню так, как потерпевший крушение на необитаемом острове смотрит на проплывающее мимо судно, которое было так близко, но не заметило его.
А вдруг, Дюнуа увидев, что они задерживаются, пойдёт в гостиницу, узнает, что они в беде и поможет? Но чудес не бывает. Контрабандист наверняка решил не упускать удобный прилив из-за двух балбесов.

Поняв, что помощи ждать неоткуда, Уил начал высматривать возможность удрать, но сперва было слишком сложно (их даже в туалет одних не отпускали), а потом просто некуда. Попытки объяснить, что всё это страшная ошибка, само собой, ни к чему не привели. Так и началась их служба.

Поначалу Уил и Альберт решили, что будут бойкотировать приказы. Зачем кому-то солдаты, которые не делают, что говорят? Но пара дней без еды, и они поняли, что скорее умрут тут не от жары и вражеских пуль, а от голода и «на волю» их точно не отпустят.

Некоторые новобранцы отнеслись к их выходке пониманием, некоторые выказывали презрение и за глаза насмешливо обзывали «сосунками» и «маменькиными сынками». У командиров и потом находились поводы придраться, но с тех пор Уил с Альбертом хотя бы ПЫТАЛИСЬ выполнять что требовалось.

В армии Уила бесило всё: жизнь по расписанию, смотры, переходы и патрули, тяжелый физический труд, невкусная еда и, пожалуй, больше всего, невозможность ни на секунду остаться одному.

В учебке было тяжело, но это не шло ни в какое сравнение с тем, когда их разделили с Альбертом. Даже попрощаться нормально не дали. Уж эту поблажку – служить вместе они могли оставить? Или их главная цель – сломать жизнь целиком и полностью, чтобы не осталось ни единой капли надежды и радости?

Образцовым солдатом Уил не стал. Всё что связано с физическим трудом у него неважно получалось, да он не очень-то и старался. Стрелять он, пожалуй, мог бы хорошо, но специально мазал, чтобы… Да он сам толком не знал почему. Показать, что ему тут не место? Не отсвечивать перед командирами? Не вызывать у сослуживцев зависть тем, как он хорошо стреляет?

С сослуживцами отношения и так не складывалось. Историей о том, что Уил подписал документы по ошибке никто не проникся (это они ещё не знали, какие документы Уил ДУМАЛ, что подписывает). Он и сам в друзья никому не набивался. От этого их «Братства» просто тошнило. Honneur et Fidélité*? Вы же просто выполняете приказы. Своей кровью платите за чьи-то амбиции. И More Majorum** будете гнить в сырой земле.



Сказочка о бравых вояках от сержанта Грабнера тоже не произвела на Уила впечатления. Во-первых, он сомневался, что эта история не вымысел – слишком уж она казалась неправдоподобной начиная от соотношения сил противников, заканчивая чудом выжившим барабанщиком. Во-вторых, даже если и правда, за что они в итоге умерли? За кучку золота, которая им даже не принадлежала? Ладно, за БОЛЬШУЮ кучу золота, но что толку, если их матерям пришлось хоронить сыновей. Хоть медальки-то дали посмертно?

Уильям припомнил как их собственный отряд впервые попал под пули.
Он даже не успел понять, что произошло. Спрятался за какой-то ящик. Услышав приказ, Уил выстрелил пару раз никуда особо не целясь и не рассчитывая попасть. Тогда им повезло – никто не был ранен, впрочем, противники тоже ускакали невредимыми.

Потом, в других перестрелках у него БЫЛА возможность стрелять более прицельно, но мысль о том, чтобы убивать по приказу казалось отвратительной, и он специально стрелял в молоко. Если уж убивать кого, то того, кто это точно заслужил (Винсента Д’Элонэ, например). А эти бедолаги с другой стороны… Кто знает, быть может, они оказались на этой войне также случайно, как и сам Уил. Он не испытывал к ним ненависти.

Что будет, если встанет выбор он или они? Наверно выберет себя из чувства жалкого животного самосохранения. А впрочем, нужна ли ему ещё эта жизнь? Порой казалось, что всё хорошее уже прошло и ничего подобного больше не будет. Так может и ну её? Пока Уил не был готов окончательно сдаться, но надолго ли?

Уильям смотрел на удаляющийся берег Франции. Доведётся ли когда-нибудь ещё побывать в Старом Свете? Или же он видит Европу в последний раз? Что он знал точно, так это то, что Париж его изменил. Для Уильяма образца 1861 тот человек, который сейчас стоял на палубе показался бы незнакомцем. Тот Уил понятия не имел, как чувствуют себя после пол бутылки рома или после травок, которые курили у Дардари, не знал, каково это самому зарабатывать себе на жизнь, он никогда не ходил в оперу и не просиживал дни в очередях в государственном учреждении, не тратил баснословные суммы в заведениях Куртия, не ходил зимой пешком через пол города потому что потратил последние деньги на театр, не умел стрелять из револьверов и, главное, никого не любил и никого не убивал.

Как же их выручил тогда Леру… Если бы не он, то неизвестно куда бы они с Альбертом из Сен-Дени отправились… И главное на чём? Уильям после случившегося впал в какой-то ступор и, если бы пролётки рядом не оказалось, наверно так и стоял бы там до сих пор. Да и куда им было ехать в таком виде? Перепачканным кровью, кофе и рвотой. Хороши бы они были, заявившись в какую-нибудь гостиницу: «Не найдётся ли у вас номера для джентльмена и его дамы?».

Прощаясь с Жаном на вокзале, Уилу хотелось не только пожать ему руку, но и обнять… В знак благодарности… Но это, наверно, слишком странно будет, да и что Альберт подумает?
– Спасибо вам Жан, – в итоге просто сказал Уильям, пожимая ему руку, – за то, что поехали со мной и за то что не оставили в трудные дни…
– Спасибо… – повторил он ещё раз и приложил руку к стеклу, когда поезд тронулся, унося их с Альбертом к морю.

***

Уил тайно надеялся, что в Гавре им попадётся корабль до Нассау и удастся повторить в обратном порядке их путь в Европу – посетить знакомые места, а быть может и снова поплавать вокруг островов. Но выбирать особенно не приходилось – до Мартиники, так до Мартиники. Оно и к лучшему, к чему эта глупая ностальгия?

В пути Уильям страдал от тесноты и скуки, Альберт от морской болезни. Уил как мог пытался облегчить его страдания, но что тут сделаешь? Даже по палубе из-за пронизывающего ветра не погуляешь. Впрочем, чем южнее продвигался корабль, тем становилось теплее. Впереди ждало вечное лето, ром и море свободного времени.

Впервые с начала проблем с театром Уил вздохнул с облегчением и снова почувствовал себя «человеком». Ну в смысле обеспеченным человеком, который может позволить себе всё что захочет, каким он и был всю сознательную жизнь, кроме последних нескольких месяцев во франции. Всё что захочет, за исключением билета до США… С этим было не так просто, но в остальном они могли снова снять приличное (почти роскошное) жильё, покупать дорогой алкоголь и… А больше тут толком и заняться нечем было.

Поняв, что уплыть из Гаваны быстро не получится, Уил был за то, чтобы тратить деньги более разумно – неизвестно, насколько они тут застряли, но Альберт настаивал, что если уж Уильяма волнуют финансы, то лучше озаботиться добычей денег, а не их сохранением. Звучало разумно... Уильям предложил попробовать работать в порту.
– Серьёзно? – Спросил Альберт, приподняв бровь.
– Ну а что? Нормальная честная работа.

Работать в порту поначалу было даже весело… Первые пол часа… Двигать ящики было слишком уж тяжелым и монотонным занятием, а когда Уил с Альбертом решили, что пора отдохнуть и перекурить, их окликнули, заявив, что когда корабль загрузят, тогда и покурят, иначе судно опоздает к отплытию. Пришлось вкалывать ещё пару часов без перерыва. Ко всему прочему, в тот день Уила чуть не придавило упавшими с верхнего яруса тюками и Альберт в прямом смысле слова спас его, удержав их падение на пару секунд, чтобы Уил успел убраться в сторону.
– Ну что, всё ещё хочешь работать в порту? – Спросил Альберт, затягиваясь сигаретой, и давая прикурить Уильяму, когда им, наконец, разрешили сделать перерыв.
Уил лишь ухмыльнулся и поджал губы, давая понять, что ноги их в порту больше не будет (ну разве что когда найдётся судно, готовое доставить их в Америку).

***
После того, что случилось во Франции Уил подумывал, что неплохо было бы изложить произошедшее в новой пьесе, а быть может романе… Но не писалось. Дело было то ли во вдохновении, то ли в совершенно не подходящем для интеллектуальной работы распорядке дня. Почти каждый день он просыпался с тяжелой головой, кое-как приводил себя в порядок, потом завтракали с Альбертом, завтрак плавно перетекал в обед… В первое время они ещё околачивались в порту и на пристани, пытаясь найти место на судне, но спустя месяц приходили туда всё реже. За обедом начинали пить Джин-Сауэр, чтобы освежиться, потом переходили к рому и становилось уже не до пьес и романов.

Альберт снова начал играть в карты. Хотя что значит «снова играть»? Он прекращал-то только пока их корабль был в пути и то, должно быть потому что колоды с собой не было.
– Ты правда хочешь вернуться за карточный стол после того, что было в Сен-Дени? – Спросил его Уильям, когда Альберт собирался присоединиться к очередной партии.
– Там вышло недоразумение.
– Хорошенькое недоразумение, что тебе чуть палец не отрезали…
Альберт лишь пожал плечами.
– Ну тогда я тоже поиграю, пожалуй. – Сказал Уил

Зачем Уильям на самом деле пошёл с Альбертом? Уж точно не чтобы заработать лишних несколько долларов. И развлечение на вечер он какое-нибудь уж нашёл бы. Ему хотелось защитить Альберта. Если нельзя отгородить от карт, то хотя бы будет рядом если что-то пойдёт не так.
Уил проверил револьверы, прежде чем идти – теперь он всегда носил с собой оба: Лефошо во внешнем кармане (он был даже рад, что знающие люди наверняка догадываются что скрыто под тканью) и неприметный Смит-Вессон во внутреннем (а вот о нём не полагалось знать никому, пока он не понадобится). Два – лучше, чем один, как показал опыт.

Что касалось игры, правила покера он в целом знал, но знать правила и уметь играть – две совершенно разные вещи. Разумеется, Уил первым же вышел из игры, проиграв стек, но даже не расстроился – другого он и не ждал.
Уил пошёл играть с Альбертом и в следующий раз. Снова проиграл.
– Если так пойдёт и дальше, мы обанкротимся, – в шутку сказал потом Альберт.
– Ну тогда научи меня играть так чтобы не проигрывать, – ответил Уильям.
– Хочешь научиться? Ну давай попробуем…

К удивлению Уильяма, Альберт рассказывал больше не про карты, а про людей. Как понять, что человек блефует? У кого и впрямь хорошая рука, но он пытается не задирать ставки, чтобы остальные не спасовали? Кто будет идти до конца даже с парой шестёрок, а кто сбросит чуть что? У Уильяма получалось играть всё лучше и лучше.

Играть с Альбертом на деньги было глупо, потому как у них был общий бюджет. Поэтому играли на... Много чего эээ... менее материальное: стопки водки, желания, одежду, что была на них надета... И это неизменно уводило их от игры к другим занятиям...

Больше, чем играть Уилу нравилось вертеть карты в руках, тасовать колоду и проделывать с ними всякие трюки.
– Да из тебя так и шулер получится, если потренируешься. – Сказал как-то Альберт, глядя на карточный фокус, которому обучился Уильям по книге, купленной на блошином рынке. – От таких фокусов до передёргивания карт один шаг.
Ну уж этим Уил точно заниматься не собирался.

Уил странно чувствовал себя за столом. Он так и не научился полностью увлекаться игрой, как это делают большинство тех, кто желает испытать удачу в картах. В первую очередь он был тут чтобы поддержать Альберта если тот попадёт в беду. Он всё время ожидал подвоха от остальных игроков. Будто кто-то из них в любой момент мог бросить карты и достать из-под стола револьвер. Уил и свой держал наготове, уговаривая себя, однако, что это всё глупости, конечно. Альберту не повезло тогда связаться не с теми ребятами, но это не повод подозревать всех остальных. Не все вокруг бандиты и мошенники. И всё же, Уил понял, что теперь не доверяет людям и это навсегда останется шрамом на его душе.

Не только у Уила было желание защитить Альберта. Обратное, кажется, тоже было справедливо. Он сбился со счёта, сколько раз Альберт вступался за него если что-то шло не так и сколько испанской ругани с английским акцентом местные услышали из-за этого в свой адрес. Уила это немного выводило из себя – он и сам может за себя постоять, если потребуется.

А уж что касается той истории с плантатором, которому Альберт и вовсе врезал… Уильяму тогда ХОТЕЛОСЬ, чтобы разговор принял более крутой оборот. Он представлял, как ответит что-то в духе: «Что вы сказали?», а тот: «Что слышала, красотка». Слово за слово и у Уила появится вполне легитимный повод пустить в ход оружие, чтобы защитить свою честь, не так ли? Ледяные искорки начали зарождаться в груди. Он представлял, как этот грубиян осядет на пол с аккуратной дырочкой промеж глаз.

Но Альберт не дал этой картине стать реальностью. Его удар по челюсти плантатора отрезвил Уильяма, будто и ему самому попало. Уил испугался собственных мыслей. Что же за человеком он стал?

Ещё один похожий эпизод произошёл в пивной. Уже не слишком трезвый Уил, упав на дощатый пол, поначалу даже не понял, что произошло. А когда понял… Это тогда на корабле в похожей ситуации он был готов договариваться, молчать и терпеть. Тогда он жил по принципам: «Ударили по левой щеке, подставь правую и больше не связывайся с этими придурками». Теперь… Теперь в кармане был заряженный револьвер, которым он неплохо умел пользоваться. Теперь он точно знал, что МОЖЕТ убить если возникнет такая необходимость и почему-то каждый раз, когда он подходил к этому «краю» он ХОТЕЛ чтобы такая необходимость возникла.
Уил поднялся с пола. Оглядел себя и испачканную одежду. Отряхнул колени, хотя это мало помогло.

Альберт уже решил, что без его защиты Уильям не обойдётся… Конечно… Куда же без него.
Целовать мостовую эти ребята явно не хотели. Рука Уила сама собой легла на гладкую рукоять револьвера.
Типа с ножом обезвредить первым. Потом убрать того, что собрался драться стулом. Третий - напоследок.

Третий: И много он уже убил?
Альберт: При мне – двоих.
– Троих. – поправил Уил. Все затихли и уставились на него. Он смотрел на нормандцев тем самым взглядом, которому учила Сара - просто и прямо. Сейчас он понял, что этот взгляд может не только просить. Ещё им можно сказать что-то вроде: «Я не шучу. У тебя три секунды, чтобы убраться или я за себя не ручаюсь», и ни у кого не останется сомнений, что это правда.

Несколько минут спустя, отправляя в рот стопку анисовой водки, Уил думал, а согласился бы он на водку, если бы рядом не было Альберта, который хлопнул его по плечу, сказав: «Ну ладно… Будет… Пошли.»

Этот инцидент не стал причиной кровопролития, зато привёл к знакомству с капитаном Дюнуа.

«Не хотите немного заработать?», – сразу понятно было, что он не тюки в порту тягать предложит. Уилу этот вопрос показался подозрительным и всё же капитана выслушали. Деньги это хорошо, но ещё лучше то, что он предлагал замолвить слово перед другими судовладельцами, а это шанс наконец-то убраться из этого богом забытого места. Должно быть прежний Уил от должности телохранителя отказался бы – раз капитану понадобились люди, готовые прикрывать спину, то явно он собирался в Веракрусе не на пляже греться. Но новый Уил хотел себя испытать и не так сильно ценил свою жизнь. За Альберта он переживал больше…
В общем, на предложение согласились и ударили по рукам.

– А мы ведь скоро уедем отсюда. Даже не верится. – Сказал Уил, когда они вернулись в свой номер и наполнили бокалы.
– Верно, и это стоит отметить, – ответил Альберт.

Уил думал о том, что в Америке всего этого уже не будет. Не будет попоек, свободы и вседозволенности, безумных ночей с Альбертом... Нужно наслаждаться этим здесь и сейчас так, будто завтра не наступит.

Эту ночь Уил запомнил плохо. Откуда Альберт взял курицу и главное зачем? А вот он режет ананас тем самым ножом, которым ему чуть не откромсали палец. Пупок вместо стакана? Альберт, щекотно! Но и очень приятно тоже…

***
Как Уильям представлял себе работу телохранителя? Револьвер наготове. Любая тень готова убить твоего клиента. В вас постоянно целятся со всех сторон или, как минимум, угрожают ножами, которые тут висят на поясе каждого мужчины.

Реальность была даже разочаровывающей… Приличные места… Большую часть времени приходится околачиваться во дворах асиенд вне видимости нанимателя.

А ещё нельзя выпивать... Уил только сейчас осознал, что похоже у него проблемы с алкоголем. Раньше он считал, что пьёт просто потому что хочет, но сейчас, когда Дюнуа ввёл сухой закон, понял, что пил потому что не мог не пить (во время плавания, когда выпивки тоже почти не было, неприятные ощущения он списывал на морскую болезнь). Альберт, судя по всему, чувствовал себя примерно также. Пульке, которая вроде как дозволялась, не очень-то помогала. Слишком слабая и при её тошнотворном вкусе выпить сколько-нибудь приличное количество не выходило. Попробовав пару раз, Уил решил ограничиться водой и страдать.

Два дня прошло в томительном трезвом безделье, когда на третий день воображение Уильяма, наконец, немного приблизилось к реальности.

Выслушав предупреждение контрабандиста, они с Альбертам переглянулись. «Стоило ли вообще соглашаться на эту работу?» – промелькнуло в голове Уильяма. Но теперь-то что об этом думать.

Пришедших мексиканцев Уильям почему-то сразу начал рассматривать не как покупателей и переговорщиков, а как противников. Трое натрое значит?
Дюнуа: Что-то на испанском.
Мексиканцы: Возмущаются.
Дюнуа: Возражает.
Мексиканцы хватаются за ножи.
Уильям выхватывает пистолет, стреляет в голову тому, что ближе к Дюнуа.
Тот, что сидел с ними за столом вскакивает и выбивает револьвер из рук Уильяма. Альберт валит его с ног каким-то хитрым приёмом Савата. Уил достаёт Смит-Вессон из внутреннего кармана, стреляет и попадает прямо в глаз третьему мексиканцу, оставляя на его месте уродливое кровавое пятно.
Через несколько секунд, до того, как кто-то успел разобраться что к чему, всё кончено.

Вот что промелькнуло у Уильяма в голове, но ничего из этого не произошло.
Мексиканцы не схватились за ножи.
Альберт разрядил обстановку меткой фразочкой, пусть она и осталась без ответа.
Дюнуа договорился о чём собирался.
Уильям сидел с натянутыми до предела нервами и револьвером наготове, готовый пустить его в ход если придётся. Ну и ещё немного боялся за Альберта…

В общем, встреча Дюнуа закончилась хорошо, чего нельзя сказать об их с Альбертом вечере.

Посиделки в кабаках не были для них с Альбертом диковинкой. И то, что в таких заведениях можно встретить девушек, не обременённых социальными нормами, тоже не новость.
Мерседес крутилась вокруг них с того момента, как они вошли в заведение. Но Уил дал ей понять, что они здесь не за «этим» и она вроде бы отстала. Но вот стоило ему отойти на четверть часа…

Когда Уил увидел «цыганку» на коленях Альберта, ему захотелось схватить её за волосы и спустить с лестницы. Но он не сделал этого, а когда Альберт увидел и позвал его, развернулся на каблуках и вышел. Уил зашел по дороге в ещё какое-то заведение, Купил бутылку текилы, заперся у себя в номере и пил в одиночестве весь вечер прямо из горла.

Кажется Альберт стучал к нему и что-то говорил, но Уил не мог сказать наверняка. Быть может показалось.

Он то впадал в забытьё, похожее на сон, то приходил в себя и снова прикладывался к бутылке.
Закончил пить только на следующий день и то в основном лишь потому, что текила закончилась.

Следующее утро вместе с дикой головной болью принесло и мысли об Альберте.
Значит одного Уила (ну и Мэри в нагрузку) ему всё же недостаточно? Он когда-то говорил, что с женщинами всё иначе… Ему этого не хватает? А не слишком ли эгоистично со стороны Уильяма в таком случае обижаться и устраивать скандалы из-за того, что Альберту захотелось женского тепла?

На эти темы он размышлял пол дня, а потом решил помириться с кузеном. Чтож, если ему хочется и женщин – пусть. Альберт не его собственность… И они никогда не договаривались о том, что у Альберта (или у Уила) никого больше не будет. Стиснув зубы, Уил был готов с смириться с Мерседес, если это так важно для Альберта.

Ещё через несколько часов, которые ушли на то, чтобы привести себя в порядок, Уил постучал к кузену в номер. Тишина.
Спустился вниз.
Опять играет… Альберт неисправим.

Мерседес, к счастью, нигде нет. Оно и к лучшему. А это что за мужичок? Не видел его раньше…

Уил подсел за стол и решил вести себя так, будто они с Альбертом и не ссорились:
– Добрый вечер. Можно к вам присоединиться?
А на Альберта Уил посмотрел взглядом, в котором читалось: «Давай забудем всё, что произошло.»

Уильям чувствовал себя как во сне. Будто лихорадка ещё не полностью прошла.

Ну а разве могло быть в реальности, что он в женском платье разъезжает по Парижу с Леру, да ещё направляется в один из самых «плохих» районов, где горы мусора и разбитые окна – естественная часть пейзажа, где люди смотрят друг на друга будто волки и в любой момент готовы вцепиться в глотки.

Быть может надо только проснуться чтобы это всё закончилось?
Сейчас он откроет глаза, нальёт себе стакан воды, Альберт спросит «что случилось» и они рука об руку снова заснут в безмятежном покое. Проснутся в своей большой французской квартире (в той, что на бульваре напротив церкви), пойдут в какое-нибудь кафе-шантан с друзьями. Альберт похвастается новыми рисунками, Уил расскажет об успехах в работе над новой пьесой, французы будут спорить о политике, а они с Альбертом маяться от приятной скуки, тихо переговариваясь за их спинами и тайком соприкасаясь ногами под столом.

Но нет, уже добрались до нужного адреса, а «сон» не прошёл.

– Не подъезжайте слишком близко, Жан – попросил Уильям. – Остановитесь за квартал или два. Лучше им не знать, что вы со мной.
– Держите, – Прежде чем вылезти из коляски, Уильям передал Леру то самое письмо, которое привело их сюда. – Если я не вернусь через пол часа, езжайте в полицию, расскажите им обо всём и передайте это.

Вылез из пролётки. Почувствовал дыхание холодного ветра на горящих щеках. Холод приятно бодрил. Собственные каблуки гулко стучали по брусчатке, подчёркивая пустынность улицы. Вот нужная арка.

Короткий разговор с «консьержем» («Борода» – один).
Голос немного подвёл, и первая фраза получилась «хрипловато». Ну да ладно, может у «мадемуазель» простуда.

Подошёл кудлатый молодчик («Шарф» – два).
К какому Рене? А к какому звали?
Борода побежал проверять улицу… Оставалось надеяться, что Жан будет достаточно далеко, чтобы его не посчитали компанией Мэри.

Лестница… Лестницы для Уила-Мэри представляли некоторую сложность. Попробуй ка пройти так, чтобы и не наступить на подол и не засветить нижние юбки (а то и ноги), и чтобы смотрелось изящно… Сложно, но кое-как справился. Вроде Шарф ничего не заметил, только поторапливал идти быстрее. Сам бы попробовал в таком наряде…

Комната, где двое играют в карты («Колпак» – три, «Глаз» – четыре).
Интересно, Альберт именно тут с ними играл? Или они уже потом его сюда приволокли? Да и здесь ли он?

Эти двое, вопреки этикету, вставать перед дамой не спешили. И кофе не предложили… Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

Зато предложили (или приказали?) сесть. Уильям сел. Он предпочёл бы остаться на ногах, но это не то, из-за чего стоило начинать с ними спорить.

Ещё и курят? Интересно, люди из этого круга просто не знают, что перед дамами не курят, или делают это нарочно? Уил сейчас и сам покурить не отказался бы…

А вот и про Альберта речь зашла. «Может придёт…». Это «Может» Уил посчитал едва ли не за оскорбление. Он правда сомневался? Или просто хотел бы верить, что не придёт, чтобы уберечь от опасности? Нет уж! Не всё же тебе одному головой рисковать в эти дурацкие карты играя. Оставалось только надеяться, что обоим удастся уйти отсюда живыми и Альберт усвоит урок, что лучше зарабатывать как-то иначе.

«Кто Рене?». Все? Так разве бывает? Бессмыслица какая-то, ну да ладно, Рене так Рене.

«Кто ты?». Ох, если бы вы знали… Лучше бы прямо не отвечать, но если настаиваете… Пусть будет «невеста».

«Друг в коляске?» - чёрт, Леру всё же обнаружили. Только бы его не тронули – этого ещё не хватало.

Двое ввели в комнату Альберта: Шарф и ещё один… («Бородавка» – пять).
Живой, слава богу. Руки связаны… Интересно, он пробовал применить на них свой сават? Что ему пришлось тут пережить, пока не приехал Уильям?

«Деньги…» – опять эти проклятые деньги. А нету денег. Pardonnez-moi.
Уил не ожидал, что они бесцеремонно вырвут сумку из рук, поэтому не сумел удержать её как следует. Одним секретом в комнате стало меньше.

Взгляд Альберта, призывающий к бегству... Неужели думаешь, я тебя тут оставлю? Либо мы уйдём вместе, либо не уйдём вообще.

«Ты полная дура?» – Да нет… Разве что дурак, да и то вряд ли… Разве можно назвать дураком человека, который хочет спасти любимого? А вот Альберт, конечно, дурак, что с вами связался, ну чтож с того? Вслух Уил ничего не ответил.

Полотенце? А полотенце зачем? Ах вот зачем…
Когда на столе появился нож, всё внутри у Уильяма похолодело. Ему казалось, что он боялся и до этого, с того самого момента как сюда пришёл, но вот теперь он испугался по-настоящему. Все члены будто сковал лёд. Холод подобрался и к голове, сделав сознание кристально чистым. Уил будто стал лучше видеть, ощущать больше запахов, чувствовать в тысячу раз сильнее, время стало тягучей патокой. Когда жизнь (не обязательно собственная, но того, кого ты любишь) в опасности, она будто концентрируется. Как если испарить воду из кофе, напиток станет крепче, так и ощущения «на грани» без нормального течения жизни становятся острее.

«Не надо…».
А вот и к нему попытались применить силу. Рука Бородавки отдёрнулась как от огня. Нашёл что-то чего не ожидал? Кажется ещё одним секретом меньше. Чтож, пора тогда открыть и последний.
Уил боялся, что очень уж неудобно будет выхватывать револьвер из декольте. А нет, нормально…

Бородавка: «Сука! Убила меня!»
Когда уже убили не разговаривают. (Минус 1)

Колпак: «Ах ты…»
На даму со стулом? Похоже этикет вам совсем не близок. (Минус 2)

Шарф. Схватил со спины.
Это ты зря… Блин, ухо заложило. (Минус 3)

Глаз. Почти дуэль.
Промазал. Теперь моя очередь. (Минус 4)

Борода: «Что слу... о-о-о!»
Да так… Вечеринку устроили.

О! А вот и кофе. Что, всего лишь в руку мало было? Чёрт, последний патрон жалко…
Что? Уже уходите?

В книгах обычно один герой говорит что-то другому, держа того на мушке. У Уильяма никакого желания говорить не возникало.
В целом он предпочитал улаживать вопросы словами, а не пулями, но время для слов заканчивается, когда пистолет достаётся из кобуры, сумочки, декольте или где он там был.

Каждый выстрел будто взрывал маленький ледяной фейерверк где-то в груди. Уил чувствовал себя так, будто играет на сцене. И страшно, и волнительно одновременно и будто это уже не он, а персонаж, вызванный к жизни умело написанным сценарием, картонными декорациями и особым освещением. А неплохая пьеса могла бы получиться, не правда ли?

Уил подумал, что, если он когда-нибудь напишет пьесу или роман с перестрелками, его герои тоже будут убивать молча. Изюминка, так сказать.

Патроны закончились. А впрочем, есть ещё второй револьвер.
Борода: «Не надо!»
Уил презрительно смотрел на Рене-Бороду, склонившего перед ним колено. Я тоже говорил не надо…

– Где деньги? – Коротко спросил Уильям.
– Н… Не знаю.
Уил выстрелил прямо промеж глаз. Чтож… Теперь это не дуэль, а просто убийство. Внутри горел азарт. Наверно именно это испытывает охотник, убивающий добычу.

Уил навёл револьвер на Колпака, пытающегося ретироваться, и повторил вопрос:
– Где деньги?
Он не ответил, а только продолжал ползти.
Уил нажал на спуск. Теперь пуля вошла «как надо», продырявив и колпак, и голову.

– Где деньги? – перевёл ствол на лицо Бородавки, прижимающего окровавленную руку к животу. Тот кивнул на комод. Уил, не опуская оружия, подошёл к комоду и дёрнул дверцу. Заперто.
– Ключ?
Бородавка кивнул на Глаза.
Уил подошёл к телу на стуле, залез к нему в карман – пусто, в другой карман – есть!

Уил открыл дверцу. В основном какие-то побрякушки… Наличности не так много, как он ожидал.
Уильям набил ассигнациями и монетами сумочку. Остальное трогать не стал.

- Пошли, - бросил он Альберту, на ходу убирая оба револьвера, и направился к выходу.
Ах да, у него же руки связаны… Взяв ТОТ САМЫЙ нож, Уил полоснул по верёвке, стягивающей кузену руки. Зачем-то положил нож в сумочку.

На улице Уильяма начало трясти так, что зуб на зуб не попадал. От холода? Может быть… А впрочем, едва ли. Живот зашёлся в спазме. Уил согнулся пополам, опираясь рукой о стену, и его стошнило. Рвота забрызгала платье Уила и ботинки Альберта.

Чёрт, неужели это сделал он? Убил минимум троих, да и остальные двое неизвестно выживут ли. И главное КАК убил. Да, быть может сперва стрелял лишь защищаясь, но потом… Потом они ведь были безоружны, пытались спастись, а Уил их застрелил. БАМ и всё. Человек, который жил тридцать лет прекратил своё существование по одному движению пальца. Оправдывало ли Уильяма то, КАКИЕ это были люди? Вряд ли. Что-то в библии нет заповедей «не убий, но если убьёшь похитителя, грозящего отрезать кому-то пальцы, то ладно». Он был в ужасе от того, что сделал. И ещё больше от того, что ему это понравилось!

Леру, увидев их, подъехал поближе и они залезли в коляску. Там, сидя рука об руку с Альбертом и даже не глядя, куда его везут, Уил думал, как поступил бы, будь у него шанс вернуться в прошлое и понял, что ради Альберта не задумываясь сделал бы это снова. Он того стоил. Ценнее него у него нет ничего в жизни.

Уильям идет по проходу церкви. Всё будто в тумане.

На скамьях много людей. Французские друзья: Клотье спорит с Дардари, Леру чему–то хмурится. Трупа театра в полном составе: карлик треснул толстяка, сидящего в ряду перед ним по голове и притвориться что не он. Здесь и родственники из Саванны тихо о чем-то переговариваются. На первом ряду справа семья Альберта. Слева его собственная. Мать и отец держатся за руки.

А вот и Альберт. Стоит перед алтарём в белом фраке. Уил встал рядом и заметил, что и сам весь в белом... В белом платье невесты, а видно плохо не из-за тумана, а потому что лицо закрыто вуалью.

– Готовы ли вы взять эту леди в жены? – спрашивает священник.
– Да. – Твёрдо отвечает Альберт.
Он никогда ни в чём не сомневается…
– А вы готовы принять этого джентльмена в мужья? – Обратился священник к Уильяму.
Повисло молчание. Зал затих. Уил не был готов к тому, что ему придётся что–то говорить. Это точно его спрашивают? Все смотрят на него. Тишина затягивается. Надо что-то сказать…
– Да… – Едва прошептал он, почти беззвучно шевеля губами.

Священник принял ответ:
– Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловаться.
Альберт и Уил повернулись друг к другу. Альберт аккуратно, будто боясь порвать, поднял вуаль с лица Уила. Приблизился чтобы поцеловать…

– Да они же оба мужчины! – Раздался из зала возмущённый голос Леру. Его подхватили другие и церковь наполнилась криками.
Все вставали со своих мест и направлялись к молодожёнам. В руках гостей откуда–то появилось оружие: ножи, вилки, у кого–то даже лопата. Голоса слились в единый и начали скандировать: «умри», «умри», «умри».

«У меня же есть пистолет», – вспомнил Уильям. Он выхватил свой Смит–Вессон (и откуда он взялся в свадебном платье?)
– Ты правда будешь в них стрелять? – Альберт в удивлении приподнял брови. – Там же твои отец и мать.
А ведь и правда. Вот они – прямо перед ним. У отца в руках вилы и кричит он громче всех.
Уил не опускает револьвер, но и стрелять не хочет. Толпа настигает. Вилы вонзаются в живот.



Уил проснулся и сел на кровати, хватая ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба.

– Всё в порядке? – сонно спросил Альберт, приподнявшись на локте.
– Да. Просто кошмар приснился.

Уил встал и прошёл до комода, на котором стоял графин с водой. Налил себе бокал и выпил залпом. На Уильяме не было одежды, но он уже не смущался перед Альбертом. После всего что между ними было это выглядело бы попросту глупо.
Уильям хотел посмотреть сколько времени, но понял, что часы остались в его комнате. Хотя они и спали иногда вместе, спальни у них всё ещё были отдельные. Было не очень удобно хранить вещи не там, где ночуешь, но Уил не решался попросить у Альберта разрешения переехать сюда насовсем.
Уил вернулся в постель, прислонился к Альберту и положил голову на его плечо. Почувствовал, как под одеялом Альберт нашел его руку и сжал крепко, но нежно. Уил закрыл глаза. Всё же хорошо, что они есть друг у друга.



– Сегодня мы идём на плэнер! – объявил Альберт поутру за завтраком.
– Куда-куда?
– На плэнер. Ну рисовать на природе, – пояснил Альберт.
– А, ну да, ты же у нас теперь великий художник, – усмехнулся Уильям.
– Великий – невеликий, mais pourqoi pas*?

*а почему бы и нет

Учитывая, что театр всё равно простаивал, а других дел вроде бы не намечалось (денёк можно и без репетиций обойтись), Уил согласился провести весь день в блаженном безделье. Поехали в Венсенский парк. Уил уселся читать «отверженных» под раскидистым клёном с пожелтевшими листьями. Альберт долго выбирал место, где расположить мольберт и в итоге встал так, чтобы на картину попало дерево Уила.
– Ты что, меня рисовать собрался?
– А что?
Уил пожал плечами. Пусть рисует что нравится.

В парке пробыли до самого вечера. Отдельные фрагменты из отверженных Уильям зачитывал вслух:
– «Окна этих комнат выходили на окрестные пустыри. Все здесь было темно, безобразно, грустно, сумрачно: в доме хозяйничали сквозняки из-за щелей в кровле и в стенах. Интересная и живописная особенность этого рода жилищ — чудовищные размеры пауков».
– Господи, я бы повесился, если мне пришлось так жить! – высказал свои мысли Альберт.
– Так пол Парижа живёт.
– Только какой в этом толк, если не получать от жизни удовольствия.

Иногда Уил уставал сидеть и вставал пройтись, а Альберт закрывал от него картину, говоря, что пока не готово смотреть нельзя.
Впрочем, и когда солнце уже клонилось к горизонту, изменив все краски вокруг на сочные цвета заката, картина всё ещё не была закончена, должно быть потому, что они очень уж много дурачились друг с другом вместо того, чтобы заниматься делом, но Альберту надоело рисовать и он начал убирать пастель.
– Сейчас-то посмотреть можно? – спросил Уильям. Ему и правда было очень любопытно что получилось.
– Ладно уж, смотри, – снизошёл Альберт.

Краски на полотне были намного ярче, чем те, что природа использовала в действительности. Все осенние тона смешивались и переплетались друг с другом словно в танце. Юноша сидел под деревом с книгой в руках подогнув под себя одну ногу и вытянув другую – «И правда на меня похоже», – подумал Уил, – «Только вот над анатомией ещё поработать» – поза выглядела немного неестественной, но что тут удивительного – Альберт только учится. Лицо на картине Уильяму показалось куда женственнее его собственного. Он правда так выглядит или это фантазии кузена?
– Ну, что скажешь? – спросил Альберт.
– Из тебя выйдет толк, если будешь тренироваться. Неплохо получилось. Кстати о тренировках, пойдёшь завтра со мной в тир?

Уильяму показалось хорошей идеей совместить приятное (проведение времени с Альбертом) и полезное (оттачивание навыков стрельбы). А впрочем, стрелять ему тоже нравилось и ходил в тир он зачастую не чтобы учиться. Особенно стрельба помогала восстановить равновесие, когда на душе не всё спокойно, как было тогда, после дня рождения, когда Альберт вроде и стал ближе, но совсем не таким, как его себе представлял Уильям.
Тогда они оба пытались делать вид, что ничего особенного не произошло, при этом внутри кошки скребли. Уил пытался избавиться от ощущения, что Альберт его использовал, с головой уйдя в дела театра, написание пьесы и занятия стрельбой. Они тогда и вместе-то почти бывать перестали. Палец на спуске и ясная мишень перед глазами помогали освободить голову от дурных мыслей.

Решиться на что-то такое второй раз было непросто. Да Уильям и не решался – как-то само-собой получилось. Примерно через неделю после того памятного дня Уил вернулся домой поздно. Альберт спал на диване в гостиной. Его рука свесилась на пол. Он выглядел беззащитным и милым. Уил принёс одеяло и накрыл его. Залюбовался спящим любимым лицом и отметил, какой он красивый: мягкие, короткие, слегка вьющиеся волосы, длинные ресницы, ямочка на подбородке, пухлые чувственные, слегка приоткрытые губы. Не удержался и поцеловал. Альберт ответил на его поцелуй и снова будто весь мир растаял для Уила.

Поцелуй из нежного постепенно стал страстным. Альберт перевернулся, подмяв Уильяма под себя, рванул рубашку, так что пуговицы разлетелись по комнате. Провёл рукой от живота до шеи, из уст Уила вырвался стон. Удерживая Уильяма за подбородок, Альберт поймал его взгляд:
– Je pensais que tu ne viendrais pas, ma miette.*

*Я уж думал ты не придёшь, моя крошка.

И не давая ничего ответить, накрыл его губы своими.
Было почти как тогда – и больно и сладко одновременно. И ради второго Уил, пожалуй, был готов терпеть первое.



В тире Уил показал Альберту как заряжать оружие, как целиться.
Тот нечастый момент, когда можно прикасаться к нему на людях, не опасаясь вызвать каких–то подозрений.

Поразив мишень несколько раз подряд, Уил передал револьвер Альберту. Тот долго примерялся и целился. В итоге промазал все 6 выстрелов.
– Ну и ладно, в городе, как мы уже выяснили, сават всё равно лучше револьвера, а в кого ещё стрелять-то?
Эта бравада выглядела так, будто Альберт был недоволен тем, что Уил оказался в чём-то лучше него. Уильяма это задело и в тир он Альберта больше не звал.

Стрелять получалось всё лучше и лучше. Однажды Уил 6 раз подряд поразил игральную карту, что ему самому казалось почти невозможным.
Получив похвалу от мсье Делора, он спрятал то что осталось от карты во внутренний карман – на удачу. От предложения француза выпить не отказался.

За рюмочкой Уил рассказал историю о том, как на них напали в Марселе и что спасла их тогда совсем не стрельба.
– Так вот о чём я… Быть может кузен прав? Что думаете, мсье Делор?
– Ситуации бывают разные, – отвечал тот, – если не получилось тогда, не значит, что не пригодится потом. Да и подготовка сейчас у вас лучше. А ваши с кузеном способности могут дополнять друг-друга. Вдвоём вы горы свернуть сможете.
Сказанное мсье Делором ободрило Уила. Пусть Альберт думает что хочет.



Вернувшись домой, Уильям застал в квартире всю французскую компанию. Передавая бокал за спинами остальных Альберт закатил глаза, давая Уилу понять, что «опять о политике спорят». Ну хоть разворачивайся и уезжай – придумать что-то скучнее трудно. «Линкольн!», «Джефферсон!» «МакКлеллан!» – да какая разница, лишь бы уже прекратили стрелять.

– Господа, господа, предлагаю закончить эту тему, – осадил всех Альберт, которому спор тоже изрядно поднадоел. – Лучше посмотрите, какая чудесная картина давече вышла из-под моей кисти.
Альберт вынес из комнаты, которую теперь использовал как мастерскую, недавний осенний пейзаж (или, вернее сказать, портрет?)
Уил нахмурился. Ему нравилась сама картина, но из-за особой «мягкости», с которой он там получился, он считал её слишком личной.

– Не стоило её показывать. – Сказал чуть позже Уил, когда удалось перекинуться парой слов с Альбертом наедине.
– Это почему?
– Потому что в твоих глазах я выгляжу не так, как меня видят остальные.

В тот же день, среди набросков, которые Альберт дал всем посмотреть, Уил заметил в руках Леру изображение «Мари» (или Мэри, как он называл её по-английски). В сердце шевельнулось беспокойство. Не так уж похоже и вышло. Они ведь не заметят?



Французы разошлись рано напрочь переругавшись друг с другом. Уильям чувствовал себя так, будто выдержал осаду в средневековой крепости. И когда друзья начали его раздражать? Он с момента своего прихода с трудом удерживался от того, чтобы не сказать «посиделки закончены, расходимся», но это уж слишком невежливо было бы. Уил блаженно уселся на диван.

– Лучше встречаться с ними в других местах, – высказал свои мысли Уильям, – оттуда хоть уйти можно, когда надоест.
– Ага, например, у Дардари? – усмехнулся Альберт, садясь рядом. Он явно намекал на особенных характер встреч у этого любителя востока.
Уил вспомнил тайные прикосновения и безудержный смех.
– Ну да, как у Дардари.
Уил дотронулся до колена Альберта и провёл по бедру, подражая тайному движению в гостях у француза. Сейчас это можно было делать не таясь. Хотелось дотрагиваться до Альберта снова и снова, а ещё лучше заключить в объятия и никогда не выпускать.
Уил стянул с кузена галстук. Хотел было помочь Альберту избавиться от рубашки, но тот перехватил его руку.

Уильям почувствовал укол страха. Он не хочет? Скажет что-то вроде «уймись, поиграли и хватит»?
– Что насчёт косметики и локонов? – Спросил Альберт.
– Я думал ты не хочешь, чтобы я переодевался.
– А я и не про платье. Просто тушь и всё такое… Тебе идёт. Я буду ждать у себя.
Альберт поднялся, чмокнув Уильяма в щёку.

Подведя глаза и закрутив волосы, Уильям пытался оценить своё отражение в зеркале. В мужской одежде косметика казалась неуместной. Переоделся в домашний халат. Чтож, если Альберту так нравится…

Подойдя к его двери Уил замешкался на секунду – он всё ещё не привык входить к Альберту без стука даже при том, что иногда и сам тут теперь спал. Он слышал, как колотится собственное сердце и волновался точно актриска перед выходом на сцену.

Альберт читал на кровати тоже в домашнем халате и сразу же отложил книгу, как только Уильям вошёл. «Три мушкетёра». Уж не изобразить ли Констанцию?
Остановившись сбоку от кровати Уил сделал книксен, снова примеряя на себя роль леди, как учила мадам Живо.
– Могу ли я вам доверить судьбу королевы и мою жизнь?
– Понятия не имею о чём ты. Я до этого ещё не дочитал. Но мне нравится, когда твоя жизнь в моих руках.

С этими словами он привлёк Уила к себе, дёрнул за пояс халата так, что тот слетел. Оставшись обнаженным, Уил почувствовал, себя беззащитным. Хищные искорки во взгляде Альберта пугали... Пугали каждый раз, когда появлялись. Приходилось напоминать себе, что это все тот же Альберт и он умеет быть не только таким.

– Ta vie est entre mes mains*, – переиначил Альберт фразу на французский с какими-то нотками жестокости в голосе.

* Твоя жизнь в моих руках.

И Уил подумал, что так, пожалуй, оно и было… Так оно и было…

– À genoux*, – скомандовал Альберт, положив руки Уильяму на плечи и надавив сверху.

* На колени.

Уил, пожалуй, мог бы упереться и не подчиниться, но ведь тогда он не услышит и чарующего «Mon ange», а ради этого он на многое был готов.

Альберт выпрямился над ним в полный рост. Он сбросил свой халат.
Его набухшая мужская плоть оказалась прямо напротив лица Уильяма.
– Sais–tu ce que je veux, coquette*? – Спросил Альберт, возвышаясь над ним как башня.

* Ты знаешь, чего я хочу, кокетка?

Чтож… Уил догадался… Раз он уже зашёл так далеко, почему бы не сделать и это?

Он ласкал Альберта так, как волны ласкают песок: то накатываясь на берег, то возвращаясь в морские пучины и стремясь разбудить древний подземный вулкан. В каком–то смысле это было похоже на поцелуй…

«Que veux–tu, ma chérie*?» – спрашивал потом Альберт, когда его внутренний зверь, получив добычу, снова засыпал где–то внутри.

* А ты чего хочешь, дорогая?

И угадывая мысли Уильяма с полуслова, целовал его шею, грудь, живот. Ласкал, заставляя спину выгибаться. А руки комкать одеяло, пока и энергия внутри Уильяма не находила выход.

Едва не больше этих ласк Альберта, Уильям любил лежать, положив голову на его плечо. Будто бы после сплава по бурной реке, течение выносило их лодку на гладь горного озера и в этом была особенная близость уже не тел, но душ.



На следующий день состоялась судьбоносная встреча с послом. Точнее это уже потом Уильям понял, что она была «судьбоносная», а тогда он просто старался показать их театр с лучшей стороны и считал, что не так, так эдак, разрешение им дадут, потому как дело и яйца выеденного не стоит.

Когда пришёл конверт с ответом из мэрии, Уил с приподнятым настроением подумал «ну наконец-то» и почти уверенный в положительном решении посла разломил печать.

Сперва Уилу показалось, что он неправильно понял канцелярский французский. Перечитал ещё раз. Да нет, что ещё, чёрт возьми, могло значить «ЗАПРЕЩАЕТ ЗАНИМАТЬСЯ ТЕАТРАЛЬНОЙ И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ В ПАРИЖЕ».

Уил со злостью ударил ладонью по столу, так что дерево зазвенело, а по всей руке прошла волна боли, пнул ногой ни в чём неповинный стул. Альберт вышел из своей мастерской с мелком в руках посмотреть, что случилось. Уильям молча передал кузену письмо. Говорить сил не было – в горле стоял ком. Кулаки сжимались в беззвучной злобе.
Вот и всё.



Остаток дня Уил пролежал на диване смотря в потолок, прокручивая раз за разом диалог с послом и думая, почему так случилось. Что он сказал такого, что привело к закрытию театра? Или чего не сказал?
Сперва Альберт старался Уильяма не трогать, потом попытался утешить в своём репертуаре: «Не беспокойся так, на мои выигрыши проживём». Уильяма это разозлило ещё больше сразу по нескольким причинам. Во-первых, Альберт выигрывал куда меньше, чем они тратили. Во-вторых, это слишком рискованно. В-третьих и, пожалуй, в главных – он не хотел быть финансово зависимым от Альберта.

– Выпей, полегчает, – Альберт поставил бокал с вином на журнальный столик возле Уильяма.
– Они отказали нам не из–за театра.
– Что? – Переспросил Альберт.

Уильям сел.
– Не в театре дело, а в нас вот что! Почему ты думаешь этим занялся сам посол? Да он же Янки!

Уехав во францию в самом начале войны, Уил не привык делить американцев на «чужих» и «своих». Но сейчас, подумав хорошенько, понял, что посол ведь северянин… А они южане… Значит враги вроде как получается?
А впрочем… Какая разница. Это дела не изменит.
Так считал и кузен.
– Родителям бы написать бы надо… Денег, чтоб прислали. Они, вроде, не бедствуют, – сказал Альберт и Уил был вынужден с ним согласиться.

На следующий день он написал родителям обстоятельное письмо о том, что их дело потерпело крах. Он описал всё как есть: и требование надуманного разрешения и визит к послу. Даже про бегство управляющего упомянул. Разве что про «изюминку» театра по-прежнему не рассказывал.



Уильям занёс письмо на почту и поехал в Куртий.

Все собрались на репетицию, но вместо этого Уил сам вышел на сцену.
– Спектаклей больше не будет, – объявил он. Театр закрывается.
– Как же так? – возмутился толстяк.
– Нам с кузеном запретили вести дела во франции.
– А деньги? – вспомнил карлик о самом главным.
– Заплачу всем сколько обещал. А на этом всё. Освободите комнаты до вечера.

Уил с поникшим видом спустился с подмостков. Он в последний раз оглядел свои владения. Вот занавес, который они покупали с Альбертом. Вот доска, которая всё время проваливалась и пришлось договариваться с плотником о ремонте. Эти рисунки в фойе Уил купил на каком–то блошином рынке, а Альберт недавно обещал нарисовать другие… Но уже не нарисует.

Странно, и когда это второсортное заведение успело стать таким родным и близким его сердцу?
Выходя из театра, он в последний раз оглянулся на вывеску «театра диковин».
Прощайте, братья Уильямс…



Покончив с театром, Уил решил навестить Жана Леру.

– Вы одни? Удивился тот, открыв дверь Уильяму?
Это и правда было необычным. В гостях Уила было почти невозможно застать без Альберта, да ещё и когда пьянки не намечается.

Квартира француза была обставлена по-холостятски скромно, но со вкусом.
Никаких кинжалов и ковров на стене, как у Дардари. Никаких изысканных, но немного «кричащих» интерьеров, как у них с Альбертом.

– Как ваш театр? Дали разрешение? – Спросил Леру
Уил уныло покачал головой:
– Рассчитал сегодня наших актёров. Театра больше не будет.
– Жаль. Своеобразное было заведение, но по-своему интересное. Хотите что-нибудь выпить? – любезно предложил Жан.
– Нет, я вообще-то по делу… Помните, Жан, вы предлагали работу? Попереводить что-то на английский? Если можно, я бы взялся…
– Простите, но я другим её отдал… – сожаление Леру выглядело искренним.
– Жаль. Ну если вдруг что–то такое появится, имейте меня в виду, – сказал Уильям.
Он не стал долго злоупотреблять гостеприимством француза. Был ещё один способ, которым он мог бы достать денег, но на это нужно время…

Вернувшись домой, Уил снова взялся за свою пьесу. Он стал проводить очень мало времени с Альбертом и очень много в своём кабинете за письменным столом.



Ещё с неделю пытались жить почти как раньше, но очень быстро стало понятно, что ещё чуть-чуть и они просто не смогут оплачивать счета. Точнее Уильяму стало понятно, а вот Альберта ещё долго пришлось убеждать.

– Смотри, – Уильям тряс у него перед лицом цифрами, выписанными на листе бумаги в аккуратные столбцы. – Чтобы жить как раньше, надо чтобы ты своими играми по 100 франков в день «зарабатывал». Это даже теоретически невозможно.

Ещё через неделю Альберт был вынужден признать факты и сдался. Предупредили хозяйку апартаментов, что съезжают в конце месяца и начали искать новую квартиру.
Альберт норовил выбрать если не шикарный вариант, какой был у них сейчас, то всё равно дорогой. Уильям подводил баланс и спускал его с небес на землю, пока не остановились на двух маленьких комнатах.

– Кажется у графа Монтекристо примерно такая же камера была, – высказал мнение о комнате Альберт, когда впервые её увидел.
Это было конечно же преувеличением, но, если сравнивать с их прошлым жилищем, не сильным.

Уильяма больше всего смущало отсутствие бытовых удобств в квартире.
В уборную приходилось ходить по тёмному длинному коридору, в который выходили двери всех комнат на этаже, а о мытье в тазу и вовсе лучше не вспоминать.
Чтобы остаться на ночь в комнате Альберта тоже речи теперь не шло – кто-нибудь из соседей или горничная могли бы это заметить.

Уил с печалью наблюдал, как что-то медленно увядает в Альберте. Не было в нём уже того блеска и задора… Он всё ещё пытался рисовать, но теперь им порой приходилось выбирать купить ли пастель или ужин. Предпочтение обычно отдавали второму. Да и от самих от картин, которые всё чаще были нарисованы углём, теперь веяло мраком и безнадёжностью: однообразные серые дома, низкое свинцовое небо. Пора золотой осени миновала и с деревьев облетели листья.

«Я бы повесился, если мне пришлось так жить…» – Уил надеялся, что это тогда просто к слову пришлось, но на всякий случай старался пореже оставлять Альберта одного.



К началу декабря пьеса была готова. Уил переписал всё начисто, вот только даже сам перечитывая понимал, что его французский далёк от идеала. Он как раз был в комнате Альберта и зачитывал ему отдельные фрагменты своей рукописи, когда пришёл Леру. Жан – был единственным из их французских друзей, кто продолжил общаться с ними, когда закончились деньги, и американцы сразу же стали «людьми не их круга». Иногда он вот так как сейчас заходил в их жалкое жилище и приносил что-нибудь выпить.

Когда пропустили по рюмочке анисовой водки, к которой, как и к другим крепким напиткам, Уильям так и не смог привыкнуть и пил лишь за компанию, а не ради удовольствия, Альберт спросил Леру:
– Дружище Жан, быть может, Вы поможете Уильяму? Нужно чтобы кто–то, для кого французский родной, отредактировал его пьесу.
– Не бесплатно, конечно, – добавил Уильям, испугавшись, что сейчас и Леру развернётся и уйдет. – Сейчас у нас денег нет, но как насчет процента от суммы, которую получим после её постановки? Скажем… Десять процентов?
Уильям понятия не имел много или мало. Сколько заплатят за постановку? Окупят ли эти 10% редакторские услуги? Пока своим писательством он заработал ровно 0, а 10% от нуля – тоже ноль получается…
– Но, я ведь не понимаю ничего в этом. – Сказал Жан.
– Да там и не нужно ничего понимать просто переписать немного так чтобы фразы естественнее звучали, – попытался уговорить его Альберт.
– Простите, но словесность не в сфере моих интересов… Попробуйте найти того, кто справится с этим лучше, – твёрдо отказал он.

Уильям всерьёз размышлял, кто бы мог взяться за редактуру и так ничего и не придумал. Из их друзей Клотье наверно мог бы этим заняться, но, учитывая то, что он «исчез с горизонта» из-за их бедности и то, что они не сошлись во взгляде на репертуар театра ещё раньше, на него, пожалуй, не стоило рассчитывать.

В общем, Уильям решил отдать пьесу как есть, понадеявшись на то, что за год он выучил французский достаточно, чтобы это выглядело сносно. Поставят, так поставят, а нет… Оставалось надеяться, что отец пришлёт деньги и почта не слишком задержится.



Свои последние деньги Уил потратил на билет в Камеди Франсез и вовсе не ради развлечения, как можно было бы подумать. К тому же «Ифигению в Авлиде» он уже видел.
После спектакля он попытался было пройти за кулисы, куда его предсказуемо не пустили. Тогда он передал охраннику записку и спустя десяток минут его пригласили пройти.

Уильяму нравилась обратная сторона сцены. Лёгкий запах пыли, приглушённый свет, люди, деловито снующие туда-сюда. Именно здесь в суете и тесноте рождается магия, которую видят зрители. Он наслаждался тем, что мог находиться тут, пусть и в роли случайного странника. Уил постучал в дверь со скромной табличкой и получил приглашение войти.

– Давно не виделись, месье О’Нил.
– Да. А вы, я вижу, так и не послушали моего совета и всё ещё тут?
Она махнула рукой.
– Всем нам в жизни страшно что-то менять, не так ли? Как ваш театр?
– Закрылся.
– Вот как? Неужели публика его разлюбила?
– Нет, политики постарались.
– Жаль. И вы сдались?
– Пришлось…

Уилу не нравилось куда заходил этот разговор, и он решил перейти к делу:
– Мадемуазель Бернар, я, сказать по правде, пришёл к вам по делу…
– О нет, а я думала вы решили просто навестить меня, – она рассмеялась своей шутке и Уил тоже улыбнулся.
– С моим собственным театром уже ничего не поделать, но мне не хотелось бы совсем оставлять это ремесло. Я написал пьесу… Я подумал… Быть может вы могли бы направить её тому, кто оценит её по достоинству и поставит на сцене?

Он не стал многословно убеждать её, а лишь пристально посмотрел на неё, ожидая ответа, от которого зависела, быть может, их с Альбертом судьба.
– Тот самый взгляд, которому я вас научила да? А вы способный ученик…
– Так вы поможете?

Она подошла к нему почти вплотную и посмотрела в глаза так, как какой-нибудь энтомолог разглядывает особо редкую бабочку. Не знай она его секрет, Уил подумал бы, что Сара хочет его поцеловать.
– Сложно отказаться, когда на тебя вот так смотрят. Знаете, это и на меня работает. Давайте вашу пьесу. Я сделаю, что смогу.



Из театра Уильям вылетел будто на крыльях. Он сам себя убеждал, что радоваться нечему. Пьесу ещё никто не обещал поставить, а уж тем более заплатить за это денег. И всё же сердце ликовало, чего не было уже давно. Уил, светясь изнутри дошёл до стоянки наёмных экипажей и тут понял, что, заплатив за билет на спектакль, забыл отложить деньги на обратный путь. Можно было бы доехать, попросить кучера подождать и вынести деньги, но в последнее время Альберт всегда где-то пропадал вечерами, а у Уильяма их и в комнате не осталось.

Чёртова бедность. Уил сжал кулаки в карманах в бессильной ярости. А ведь ещё недавно он носил по паре сотен франков на всякий случай. Ничего не попишешь. Придётся идти пешком и хорошо, что Смит-Вессон в кармане.

Револьвер Уилу, к счастью, не пригодился, а вот одежда потеплее была бы кстати. Пока он шёл в своё жалкое жилище, разыгралась непогода. Хлестал дождь вперемежку со снегом, а ветер, бьющий прямо в лицо, не обращал внимания на поднятый до носа воротник, пробирался внутрь и поселялся внутри костей. Руки в тонких перчатках закоченели даже несмотря на то, что Уильям прятал их в карманы, пальцев на ногах он уже не чувствовал. На середине пути Уил забыл куда и зачем идёт – сосредоточился лишь на том, что после очередного шага нужно делать ещё один.

Когда добрался до дома у него едва хватило сил стянуть с себя мокрую одежду и, сжимая зубы, чтобы они не стучали от озноба, укутаться в одеяло, которое было холодным как лёд и вовсе не грело.



На следующий день Уил проснулся с жаром.
Приходя в себя в полу-бреду он неизменно видел рядом Альберта. Тот то клал Уилу мокрую повязку на лоб, то укрывал лишним одеялом, то пытался влить ему в рот бульон. Кажется врач приходил, но Уил не запомнил этого человека и что он говорил, а может и вовсе померещилось.
Через несколько дней Уильяму начало становиться лучше. Он был всё ещё слаб, спал по пол дня и не хотел есть, но во всяком случае начал осознавать действительность. Альберт уходил только на ночь, а днём бывало ложился к нему под одеяло и согревал своим теплом.

Иногда Альберт читал вслух:
— Конфедерация ввела воинскую повинность, — объявил он, сидя с газетой в постели Уильяма.
— Значит правильно сделали, что уехали… — ответил Уильям.
Альберт промолчал.



На следующий день, вернувшись с улицы, Альберт сиял.
– Посылка от твоего отца, открывай быстрее.
– Открой ты, – попросил Уил. Ему всё ещё было тяжело что-то делать.

Не церемонясь, Альберт разорвал почтовую бумагу.
Внутри обнаружился пухлый конверт с ассигнациями. Неужели все проблемы решены? Можно будет снять нормальную квартиру… Возможно не такую как раньше, но уж по крайней мере с душем.

Пачки банкнот высыпались на кровать.
– Что это? «Доллары конфедерации?» – спросил Альберт, разглядывая одну из них.
– Ну деньги есть деньги, да?

Альберт сразу же отправился в банк, чтобы обменять полученные доллары на франки.
Быстро вернулся. Уселся за стол, подперев лоб ладонью. Уил, пожалуй, ещё никогда не видел его в более расстроенных чувствах.
– Ничего не вышло, Уил. Во Франции это просто бумага… А что в письме?

Уилу хотелось хоть чем-то утешить кузена, но какие слова тут помогут?
– Пишет у них всё хорошо. Зовёт вернуться.
– Вернуться? А мобилизация?
– Вроде как если в семье больше 20 рабов, то 1 мужчина может остаться.

В комнате ненадолго повисла тишина.
– Может вернёмся, а? – предложил Альберт. В его голосе будто слышалась мольба.

Уил и сам об этом думал, как прочитал письмо. И правда, что им теперь делать в Париже? Его пьеса? Так то что её поставят ещё большой вопрос. Работать они не умеют (да на приличную жизнь и не заработаешь), бизнес теперь не откроешь…

– Давай вернёмся, – согласился Уил. Казалось, на этот разговор и чтение письма ушли все силы. Он тяжело повалился на подушки. Кажется опять жар… – А деньги на дорогу откуда возьмём?
– Не беда! – сказал Альберт, щелкнув крышкой часов. – Я знаю, где их достать! Считай, к утру билеты будут у нас в кармане.

Всё у него просто… Но возражать не было сил и Уил только кивнул.
Альберт подошел, закутал Уила поплотнее в одеяло, дотронулся губами до лба и провел по щеке рукой.
– Je t'aime, – сказал он по-французски.

В груди что–то ёкнуло. Даже накатывающая дремота отступила. Почему сейчас, когда собирается уйти? В душе нарастало беспокойство, но даже с этим червячком тревоги, от слов Альберта внутри разливалось тепло.
Уил подумал, какой же он был дурак если считал, что для Альберта их отношения лишь игра.
– Я люблю тебя, – прошептал Уил в ответ по-английски.
Он хотел добавить ещё «не уходи» или хотя бы «будь осторожен», но голос предал его, а Альберт захлопнул за собой дверь.

Уил проснулся от того, что солнце ласкало его лицо. Потянулся и открыл глаза. Впервые со встречи с Сарой он чувствовал себя почти здоровым. Сколько времени? Уже полдень наверно.
Альберт вернулся и решил его не будить? Уил кое-как оделся. После болезни он ещё чувствовал слабость во всём теле. Постучал в комнату Альберта – никто не ответил. Может спит?

Есть хотелось ужасно. Уил спустился в общую комнату.
– Завтрак уже прошёл, месье О’Нил. – Сказала внизу горничная.
– Да, я знаю. А вы не видели кузена? Он должно быть вернулся рано утром?
Она пожала плечами:
– На завтрак не приходил.
Уил собирался пойти обратно в свою комнату, но она окликнула его и предложила разогреть сэндвичи. Он с благодарностью согласился.

На обратном пути снова постучал в комнату Альберта, на этот раз настойчивее: разбудит – плевать. Тишина.

Уил снова почувствовал себя нехорошо. Разделся и лёг. А что если Альберт так и не придёт? Он отогнал от себя эти мысли.



Уил не заметил, как снова заснул, а проснулся от стука в дверь. Это он! Вскочил и, как был, в кальсонах и мятой рубашке, распахнул дверь.

Но это был Леру.
– О, простите за мой вид, – опомнился Уильям, – Я думал это кузен…
– К сожалению, это всего-лишь я, – улыбнулся Леру. – Принёс вам польской перцовки, – сказал он, ставя бутылку с золотистой жидкостью на столик. – При болезни – самое то.

Уил пытался немного привести себя в порядок – надел за ширмой брюки, пригладил волосы рукой.
– Вижу идёте на поправку? – Спросил Леру, разливая перцовку по рюмкам. А кузен ваш где?
Уил пожал плечами:
– Я бы тоже хотел знать…

Уил сделал глоток и поперхнулся. Господи, что же у Леру всё крепкое такое? Всю рубашку залил.
Француз засуетился и начал извиняться, подскочил к шкафу. Уил хотел сказать ему, чтобы не трогал дверцу, но всё ещё не мог говорить из-за попавшей не в то горло перцовки, а Леру уже распахнул шкаф, увидев то, что ему видеть совсем не следовало.

– О! – сказал он. – Вы где–то тут ещё и даму прячете! Ничего себе.
Он закрыл шкаф и смутился.
– Простите, – смутился он. – Глупо! Зачем я полез в ваш шкаф без спросу? Ужасно!

Уил не знал, что сказать и красный от стыда пытался придумать оправдание тому, как женское платье попало в его шкаф, когда стекло разлетелось вдребезги.
Камень, отскочив разок от пола, выкатился на середину комнаты.
– Ну и район! – посетовал Леру. – Мне стыдно за моих соотечественников. А впрочем, всякое отребье найдется в любой стране.

Уил открыл раму и выглянул в окно, пытаясь разглядеть того, кто кинул камень. Ничего не увидел – улица уже опустела.

Пригляделся к «снаряду» и заметил, что к камню примотана шпагатом записка.
– А, так это здесь так почту приносят! – пожал плечами Леру.
Самообладание француза впечатляло.

Уил размотал верёвку и прочёл записку:
Ваш друг А. задолжал нам денег. В случае, если его судьба вас волнует, советуем принести их через неделю. Если жизнь А. вам дорога, не обращайтесь в полицию, так как это может иметь необратимые последствия.
PS:
Ваш друг сейчас в добром здравии. Если через неделю денег не будет, в следующем письме мы пришлем его ухо. Затем – финал.

Уила прошиб холодный пот. Доигрался… Дрожащими руками он передал Леру записку.

Леру помолчал, потом положил Уилу руку на плечо и сказал:
– Мужайтесь, мой друг. Если вы пойдете, я могу пойти с вами.

Остолбенение сменила злость.
На Альберта, за то, что он, кажется, вполне осознавал как рискует и всё равно пошёл.
На полицию за то, что в Париже она совершенно никчёмная и ни на что не способная.
На друзей, которые, если не считать Леру, оставили их в беде.
На посла, который запретил им заниматься делом из-за политики.
На отца, который вместо нормальных денег прислал конфедеративные доллары.
На самих конфедератов, которые развязали войну.
На тех, кто похитил Альберта, в конце концов. Неужели правда существуют люди, которые ради денег могут отрезать человеку ухо и даже убить?

Уильям стукнул кулаком по столу так что подпрыгнули и звякнули пустые рюмки:
– К чёрту неделю. За эту неделю они что угодно с ним сделать могут.
Уилу было невыносимо представлять как Альберт сидит связанный в каком-нибудь подвале.

– Жан, я благодарен вам за это предложение и было бы действительно хорошо если бы вы поехали со мной. Но не через неделю, а прямо сейчас. Денег всё равно взять неоткуда, так что…
Уил решил уточнить роль Леру:
– Вам не придётся рисковать. Просто подождёте в экипаже, пока мы с Альбертом не вернёмся, а если меня не будет слишком долго, то вызовете полицию. Если готовы пойти со мной, подождите снаружи и наймите пролётку.

Оставшись один, Уил распахнул шкаф. Оглядел оборки и белые кружева. Чтож… Что за Альбертом придёт леди они не ожидают и это может сыграть на руку.

Уильям закончил облачение. Посмотреть, что получилось было нельзя – ростового зеркала у него не было. Оставалось надеяться, что получилось сносно. К счастью, уже начинало темнеть и Уил надеялся, что недостатки в облике, которые он допустил, скроет ночь.
Краситься пришлось у маленького зеркальца возле входа, куда свет из окна добирался с трудом. От перенесённой болезни лицо было бледным, а на щеках наоборот пылал румянец – для дамы идеально. Волосы заняли больше всего времени, но и с ними как–то удалось справиться.

Правильно ли он поступает? Если что, бегать в таком платье будет куда сложнее. А впрочем, бегун из него и в мужской одежде так себе.

Наспех собрал вещи. Вряд ли они с Альбертом сюда вернутся. Закинул в чемодан два комплекта дорожной одежды, черновик своей рукописи, альбом с рисунками Альберта, который тот забыл в комнате Уила. Подумав немного и решив, что осталось достаточно свободного места, положил в чемодан «отверженных» как память о том, что они и сами стали «отверженными». Ну и самое главное… Смит-Вессон.

В коридоре Уил встретил горничную. Что он скажет, если она его узнает? Опустил глаза и прошёл мимо.



Леру стоял неподалёку от входа.
Уил направился прямо к нему. Протянул руку, затянутую в белую перчатку ни то для рукопожатия ни то для поцелуя. А впрочем, он не удивился бы если Леру ему руки не подал. И даже не расстроился бы – не до того сейчас.
– Мари – сестра Уильяма, – представился он, чтобы Леру знал как к обращаться к этой «даме». –Если вы готовы, нам лучше поспешить.

Уильям уже давно ничего не писал в дневнике. Он, ещё будучи мальчишкой, решил, что не будет записывать то, что не хочет, чтобы кто-то прочитал. А в последнее время только об этом ему и хотелось писать. Впрочем, все эти истории находили отражение в его пьесе. Даже то, что произошло между ними с Альбертом на день рожденья Уильяма.

Уил отложил перо и положил голову на руки, будто решил спать прямо за столом. Со сном, кстати, тоже было неважно, вот он и писал всю ночь, стараясь вымотать себя настолько, чтобы забыться под утро.

- Ну может хотя бы у неё получится… - вслух сказал он, хотя был в кабинете один.
Он думал о героине пьесы… А, впрочем, глупо отрицать, что с ней он олицетворял себя, но это только Альберт бы понял, да и то не факт.
Она – талантливая, но бедная актриса. Он – женатый хозяин театра. Она любит его. Он её использует. Смогут ли они быть счастливы? Уил ещё не придумал концовку, но чувствовал, что хэппи энд вряд ли возможен.

Он вздохнул, сел ровно и перечитал последнюю страницу.
Она пристально смотрит на него и задувает лампу. Комната освещается только лучами заходящего солнца. Он встаёт, подходит к ней и страстно целует. Его руки уверенными движениями развязывают корсет. Платье падает к ногам. Он берёт её на руки, несёт к постели, наваливается сверху…

Уил почувствовал, что кровь прилила к щекам лишь от воспоминания о том, на чём основана эта сцена. Он покачал головой, скомкал лист и бросил себе за спину. Такое не поставят в приличном театре. В темноте зрителям будет мало что видно (или в такой сцене это наоборот хорошо?), да и платье (он теперь по опыту знал) снять не так просто. Нет, надо как-то иначе написать.

Пьесовый жанр Уильяма немного разочаровывал. Весь сюжет надо было передать только диалогами. Никаких пространных описаний, мыслей и чувств героев. Ещё и приходилось задумываться о том, как это поставить. Может всё же переложить уже написанное в роман? Нет, после того, как он, можно сказать, связал свою жизнь с театром, после знакомства с Сарой хотелось бы увидеть своё творение именно на сцене. А значит нужна пьеса.

Уил вспомнил тот вечер, который стал прообразом этого отрывка и то с чего всё началось: нелепое клетчатое платье, смех кузена. Уильям улыбнулся. Сейчас и ему тот наряд из Ниццы казался забавным. Но в тот момент хотелось провалиться сквозь землю. Если можно умереть от стыда, тогда он, кажется, был к этому ближе всего.

– Как ты... зачем ты... о, Боже! – Воскликнул Альберт еле сдерживаясь от смеха.
Уил хотел защищаться и сказать, что и сам видит, что идея дурацкая, но слова застряли в горле и когда Альберт просил его встать то так, то этак, он повиновался, изо всех сил стараясь казаться женственнее.

Кузен заикнулся про «давай наймем тебе одну» и Уил уж было подумал, что он опять про проституток. Не то чтобы сильно ошибся, хотя именно мадам Живо имела особую специализацию.

После первой встречи с ней Уила никак не покидал один вопрос: неужели полноватая, улыбчивая мадам Живо в молодости тоже работала эээ… «Ночной бабочкой»? Или работает до сих пор для «любителей»? Как у них это устроено? Продвигаешься по карьерной лестнице и вот к сорока годам у тебя свой публичный дом? Или же она сразу взялась за этот «бизнес» с другого конца?

Когда она впервые пришла к ним в дом и Альберт начал рассказывать ей о «театральных целях», Уил не знал, куда деться от стыда (снова) и всю встречу смотрел то себе под ноги, то на руки. Всё что говорил кузен так неправдоподобно звучало, что казалось ясным, что она уж точно догадается зачем НА САМОМ ДЕЛЕ нужен маскарад. Может и догадалась, но предпочла сделать вид, что нет.
Услышав сумму, которую мадам Живо требовала за свои услуги, Уил опешил. Сколько-сколько? Не дороговато за один визит? Было неловко, что Альберт тут же заплатил из своих денег. В конце концов, платье же для Уильяма. Но кузен наотрез отказался брать деньги, когда мадам Живо ушла.

А потом эти уроки переодевания… Уилу вспомнилось, что когда мадам Живо пришла для первой примерки с двумя саквояжами, он поверить не мог, что женщины надевают на себя всё это ОДНОВРЕМЕННО. А ещё причёска, макияж... Да степень доктора получить проще, чем запомнить, как это правильно носить.

- Ну что же, примерите, Мсье Ониль? – спросила, наконец она, закончив раскладывать все эти вещи по его кровати (кровать под ними было не видно).
Уил нерешительно кивнул и она вышла из комнаты. Он старался относиться к ней как к доктору. Ну не запрещать же ему себя осматривать, если что-то болит? Так и тут. Ей приходилось видеть его не совсем в приличном виде и прикасаться чтобы что-то показать или поправить. Впрочем, она была настолько деликатна, и они столько времени провели за этим странным занятием, что вскоре смущение Уильяма перед ней сошло на нет.

В этот раз надев платье и всё, что к нему прилагалось, он почувствовал и какое-то внутреннее преображение. Будто он уже и не он вовсе… Он думал, что каждый раз, когда надевает женские вещи придётся стискивать зубы и переступать через себя, но ему это даже нравилось. Нравилось не столько притворяться женщиной, как быть кем-то кроме себя.

Кто эта незнакомка в зеркале? Неужели он? Она… Полюбит ли её Альберт или это всё зря?
Он не сразу снял платье даже когда проводил мадам Живо. Надо попробовать «обжиться» в таком виде. Хотелось закурить и он было потянулся за портсигаром, но потом подумал, что леди бы курить не стала. Так… А в туалет как ходить? Когда услышал звук отпирающейся двери (вернулся Альберт), Уил спрятался у себя в спальне и не позволил ему увидеть, что получилось. Пока рано.

Когда на следующий день не удалось даже приблизиться к такому идеалу, Уильям было разозлился и хотел всё бросить. Но уже переодевшись в обычную одежду и наткнувшись в гостиной на Альберта вспомнил для чего всё это делает и написал мадам Живо. За её визиты платил теперь сам. Через несколько раз стало получаться преображаться вполне сносно.

А потом наступил день рождения. Уил заранее решил, что если уж переодеваться перед Альбертом, то именно тогда. И если передумает в этот раз, то больше уже никогда не решится.

К счастью, на пирушке Альберт не настаивал и легко согласился отпраздновать вдвоём.
Начали так, будто это семейный ужин – выпили, перекусили. Уил оценил пистолет (особенно гравировку), показал «новый трюк», выхватывая его и одновременно крутя на пальце. Вряд ли этим методом стоило пользоваться в боевой ситуации, но выглядело круто.

Всё же не зря Уильям тренировался последние месяцы в Тире.
Его усилия заметил даже мистер Делор и дал несколько дельных советов. Не то чтобы он все их понял... Пояснение про «девушек» и что там с ними надо делать, например, прошло как-то мимо него. Но в целом стрелять стало получаться намного лучше и появилась внутренняя уверенность.
С новым пистолетом тоже надо будет потренироваться…

Когда Альберт спросил про развлечения, Уил решил, что самое время сделать то, к чему так давно готовился.
Наверно актёры за сценой перед премьерой спектакля чувствуют себя примерно так же, как Уильям тогда. Он причёсывался и одевался тщательнее чем на «репетициях» и при этом всё равно казалось, что всё не идеально. Когда было готово, Уил несколько минут стоял за дверью собираясь с духом. Что если он опять рассмеётся? «Ну значит просто забудем о переодеваниях», - убеждал себя Уильям. Он сделал уже достаточно эм… Странных вещей и если Альберт не отвернулся от него до сих пор, вряд ли закончит их дружбу от того, что увидит Уила в платье, которое, в отличии от первого, сидит довольно неплохо, да и мадам Живо он сам пригласил.

Набравшись смелости, Уил повернул ручку двери и зашёл в гостиную – будто прыгнул в холодную воду. Встретившись взглядом с Альбертом, он с удовольствием отметил, что в этот раз вместо смеха у него отпала челюсть от удивления.

Уил прошёл через комнату, стараясь двигаться и главное чувствовать себя так, как учила мадам Живо.
- Серьезно... это ты? – спросил Альберт. – Ну то есть, я вижу, что это ты. Но если ты, который на самом деле ты, сейчас тоже выйдешь из комнаты, и окажется, что ты прятал там эту леди всё это время, я не удивлюсь, – добавил он потрясенно.
- Ну ваш друг всегда найдёт чем занять себя наедине, неправда ли? – Уильям лукаво улыбнулся.
Говорить нараспев.
- Ну что же, мистер О’Нил нальёте и мне бокальчик? – Уил удовлетворённо наблюдал, как кузен суетливо и, едва не уронив бутылку, налил шампанское в новый бокал.
- Благодарю.
Держать бокал кончиками пальцев, мизинец слегка отогнуть.
Уил сел.
Спину прямо, плечи опустить.
Исполнять все советы мадам Живо требовало от него всех умственных сил, хотя он не делал ничего особенного. Наверно надо очень много практиковаться, чтобы быть леди не задумываясь.
- Как мне теперь тебя называть? – спросил Альберт.
- Зовите меня Мэри.

Уильям взял куда более официальный тон, чем тот, с которым они общались обычно и будто заново знакомился с Альбертом.
- Мистер О’Нил, быть может прогуляемся? – Уил-Мэри и сам не ожидал(а) от себя такого вопроса, но мысль о том, что они с Альбертом будут идти по улице рука об руку как пара заводила.
Альберт удивлённо поднял брови.
- Только до конца улицы и обратно.
- А давай! – согласился кузен.

Ещё спускаясь по лестнице и старательно приподнимая юбки, чтобы на них не наступить (в этом надо бы потренироваться), он подумал, что будет, если они встретят знакомых? Его переодевание не меняло черт лица, и он выглядел как женская версия себя же. «Скажу, что сестра Уильяма», - решил он и перешагнул через порог двери, любезно открытой Альбертом.

Почти сразу же пожалел о том, что предложил такую авантюру. Казалось все смотрят только на него. Вон тот извозчик чего уставился? А нищий на паперти вместо своих банок явно его разглядывает. Прошедшая мимо леди бросила взгляд. И господин на другой стороне улицы смотрит так, будто что-то знает.
- Ну же, идём? – обратился Альберт к «Мэри», застывшей на пороге, и предложил свой локоть, чтобы за него было удобно ухватиться.
Уил вцепился в его руку, будто это был спасательный круг для утопающего. Ну с ним вроде не так страшно…

Чем дальше шли, тем больше Уильям привыкал к своей новой личине. Полицию ещё никто не позвал и на смех не поднял, а если прохожие о чём-то и догадываются, оставляют это при себе. Уил надеялся, что, если такие и есть, думают они всё же «какая странная леди», а не «погляди, переодетый мужик».
– Зайдем в кондитерскую! – предложил Альберт.
И не успел Уильям возразить, что тесные помещения не для него – там в замкнутом пространстве вблизи уж точно кто-нибудь что-нибудь заподозрит, как оказался внутри.
Глупо было сразу же выходить – это бы лишь привлекло внимание. Придётся ждать, пока Альберт купит что хотел и тщательно исполнять заветы мадам Живо.
– Что-нибудь приглянулось, мадемуазель?
Уил резко поднял глаза. Чуть за спину себе не посмотрел в поисках «мадемуазели», но до него вовремя дошло, что это же к нему обратились. Уил пытался найти во взгляде приказчика следы насмешки или осуждения, но видел лишь учтивость по отношению к даме.
- Да, лимонных тянучек, пожалуйста, - сказал Уил как можно мягче.
Альберт добавил их к своим покупкам, разумеется, не позволив леди платить. Если так пойдёт, придётся увеличить долю Альберта в их бюджете, раз уж ему приходится за двоих рассчитываться.
«Обманув» приказчика, Уил почувствовал себя куда увереннее и назад шёл почти не стесняясь, а на губах играла улыбка.

- Ну, не так уж плохо получилось? – Спросил Уильям, когда они вернулись, и получил в ответ похвалу.
- Вообще-то это довольно любопытно. Будто не ты, а сам мир немного меняется. Совсем другой «угол зрения», – объяснил он, что чувствовал там на улице, - в начале страшно было и казалось, будто только на меня все и смотрят, а потом вроде ничего.
Уил ужасно устал от постоянного напряжения и необходимости держать себя как дама, так что сейчас ослабил внимание и, наверно выглядел уже не так женственно, как в начале. Надо собраться. В конце-концов весь этот театр для одного зрителя и именно сейчас начинается самая важная часть спектакля.

Пожалуй, в том, что произошло дальше благодарить (или винить?) нужно Сару Бернар. Ведь именно она открыла Уильяму «секрет взгляда», которым он тогда впервые и воспользовался.
- И как она тебе? По-моему, играет так себе, а барышня интересная! – сказал Альберт о ней в экипаже, когда они ехали с вечеринки, где с ней познакомились.
А Уильям принялся горячо доказывать, что она-то как раз играла хорошо, это остальные скверно. И вообще у неё большое будущее и о ней рано или поздно заговорит весь мир.
- Да ты никак влюбился, - посмеялся тогда Альберт.
Уил махнул рукой – всё равно не поймёт.

Влюбился-то Уильям уже давно и далеко не в Сару. И что же, актриса с великим будущим, работает твой совет?
Ещё как!

Этот поцелуй, который подарил ему Альберт, когда умер искусственный свет, не шёл ни в какое сравнение с тем мимолётным прикосновением, на которое решился когда-то Уильям. Казалось, что он длится вечность и эта вечность прекрасна.
Уил впитывал в себя запах Альберта, прикосновения его рук, ощущение его тёплого и крепкого тела рядом со своим.

Когда завязки корсета ослабли, дышать стало легче. Но и червячок страха пошевелился в мозгу: что если вся магия именно в платье? Впрочем, пока Уил колебался, Альберт действовал. Панталоны долой. Его рука ТАМ?
Сказать по правде, фантазии Уильяма не шли сильно дальше поцелуев и ласк. Напор Альберта обескураживал, но Уил подумал, что, пожалуй, у него больше опыта. Он лучше знает, что делать.

Альберт повалил Уила на кровать и оказался сверху. Тяжесть мужского тела возбуждала так, что по позвоночнику бежали мурашки. А потом он надавил… И…
Это уже не было приятно, а лишь больно и… Стыдно.

Уил запаниковал, попытался оттолкнуть, что-то сказать – не тут-то было. Альберт лишь схватил его руки так, что теперь он не мог двигаться, а когда Уил попытался вертеть головой, то и этой возможности его лишил. Так вот что чувствуют женщины? Слабые и беспомощные?
А потом пощёчина. Слёзы сами собой брызнули из глаз не от боли, а от обиды. Зачем он так?
Не оставалось ничего другого, кроме как терпеть, глотая слёзы.

Но Уил и не заметил, как движения стали более плавными, почувствовал пальцы на своей щеке. Показалось даже, что сейчас он извинится и поцелует. Не извинился, не поцеловал. Но это уже казалось неважным.
В глубине его существа снова нарастало удовольствие, пока не заполнило каждую частичку его тела. Это была будто обратная сторона боли. Альберт уже не держал руки, но и Уильям теперь хотел его не оттолкнуть, а прижать как можно ближе к себе. Обхватил его плечи, выгнулся дугой и закричал.

Уил чувствовал себя опустошённым. Не хотелось вообще ничего, а впрочем… Разве что лежать так головой на плече Альберта целую вечность. Закурить? Почему бы и нет.
- Ну и как тебе… Понравилось? - как бы между прочим спросил Уил. Сил притворяться уже не было, поэтому несмотря на остатки косметики на лице, говорил он как обычно.
- Ммм… Ну да, а тебе?
– Скорее да, чем нет, хотя я бы предпочёл, чтобы ты меня не бил.
Уил испугался своему ответу. Вдруг Альберт подумает, что тогда лучше и вовсе отдалиться?

Уже позже кузен рассказал, что имел в виду под «ну да». И это расстроило Уильяма, хотя он попытался не показывать своих чувств. Он бы предпочёл, чтобы Альберт был только «ангелом». «Да нет, не хочу никого звать», - ответил на его предложение. Уил бы слукавил, если бы сказал, что никогда не думал о других мужчинах. Бывали случаи, когда он испытывал возбуждение, увидев красивого парня в салоне и даже оценивал «с этой точки зрения» их французских друзей. Но он ни с кем из них не хотел быть так, как с Альбертом. Нет, он не хотел видеть в своей спальне кого-то третьего. И дело вовсе не в том, кто сверху.

Тем вечером Уильям пошёл один прогуляться по той же дороге, что они ходили в его день рождения вдвоём. Интересно, узнает ли его приказчик в мужской одежде. Хотелось проверить и плевать если да. Уил зашёл в кондитерскую.
- Лимонных тянучек, - попросил он. Приказчик взвесил товар и отдал пакетик как ни в чём ни бывало. Не узнал.

Возвращаясь домой Уил зашёл в костёл, что возвышался напротив их дома. Тот самый у которого он подобрал карлика. Уильям не был религиозен, но сейчас хотелось посидеть и подумать. Тишина церкви подходила для размышлений как нельзя лучше.

В будний день в здесь было пусто. Эхо шагов отражалось от стен. Он сел на скамью недалеко от входа. Закинул в рот тянучку. Кисло-сладкий вкус наполнил рот. Кисло-сладкий… Прямо как ощущения после той ночи с Альбертом. А тянучки всё же не плохи. Ну и что, что Альберту нравится так… Не так уж больно было, можно и потерпеть, а потом и вовсе хорошо.
Но… Что всё это значит для Альберта? Одолжение? Игра? Развлечение?
Больше всего на свете Уильям хотел бы услышать от него «Я тебя люблю». Но на это не приходилось рассчитывать, верно? И всё же зато он рядом.
Когда он жил с родителями в церковь ходили каждое воскресенье. Куда он катится сейчас? Быть может правы люди? Такие как он противны Богу и обществу и не заслуживают существования?

***
Уильям вынырнул из пучины воспоминаний. Небо уже посветлело настолько, что можно было читать без лампы. Он задул её. Надо поспать хоть пару часов. И в театр зайти… Что-то давно Буле ничего не писал.

Сон всё равно не шёл. Проворочавшись час, Уильям оделся и, не став будить Альберта, поехал в Куртий. Он никогда не бывал тут так рано. Ему нравилась сонная тишина улиц. Прохожих почти нет, лишь дворники метут улицы, убирают мусор, который оставило после себя вчерашнее веселье. Воздух кажется чище и свежее. Несмотря на бессонную ночь он чувствовал себя необычно бодро.

Дошёл до театра и, увидев заколоченную дверь, не поверил глазам. Холодок пробежал по спине.
Это ещё что такое? Приставы пришли за разрешением, а его не оказалось? Ну а взятка что? Не сработала? А почему Буле ничего не написал? Обошёл здание. Чёрный ход открыт. Взбежал на второй этаж, перепрыгивая через ступеньку. Толкнул дверь в комнату Буле. Пусто. Распахнул дверь «общежития». Подумал было, что и тут никого нет, но потом что-то шевельнулось в груде тряпья на одной из коек. Карлик!

Уил подошёл и со всей силы пнул ногой кровать так, что та с жалобным лязгом сдвинулась.
- Вставай! Что тут произошло?! – бесцеремонно разбудил Уильям своего «сотрудника».
Карлик сел и по-детски потёр глаза кулачками.
- Аааа… хозяин явился…
- Рассказывай! Где все? Где Буле? Почему дверь заколочена?
- Уехал ваш Буле…
- Куда уехал?
- Да мне почём знать? Взял денюжки, получку нашу и тюююю… Кстати… Получка-то будет?
- А остальные где?
Карлик пожал плечами:
- Да разошлись кто куда. Жить-то надо на что-то. Надо бы их собрать. А то того, мсье Ониль... тоже разбегутся.
Уил кивнул. Дал карлику 50 франков:
- Собери всех. Скажи, что всем заплачу за сентябрь, как только вернутся. А тебе ещё сверху за труды и… Верность.

Из театра Уил направился прямо в полицию. Там даже не стали врать, что «постараются». А прямо заявили, что свои деньги он вряд ли когда уже увидит. Зачем вообще нужна эта полиция? Они хоть с чем-нибудь справиться могут? Насчёт разрешения Уильям заверил, что когда театр снова откроется оно будет (оставалось надеяться, что это правда). Кстати, а открыть без буфета-то его можно?

Сколько часов Уильям обивал пороги мэрии – не сосчитать. Впервые придя туда, Уил попытался сразу же пройти к нужному кабинету. Но люди в коридоре заявили, что вообще-то все туда и, если у него есть дело, надо занять очередь и ждать.
Просидев час и не наблюдая перемен, Уил спросил у джентльмена рядом:
- А когда примерно нас примут?
Тот усмехнулся:
- В первый раз, да? Ну когда-нибудь примут.

Уил промучился в очереди весь день. То сидел на «заботливо» расставленных стульях, то ходил взад и вперёд по коридору, курил сигареты одну за другой, заменяя этим и обед, пересчитал людей в очереди несколько раз. А когда настал конец рабочего дня, вышел чиновник и как ни в чём не бывало сказал: «На сегодня всё».
В смысле всё?!
- Извините, но мне нужно… - начал было Уил.
Тот отмахнулся от него как от мухи.
- Месье, всем тут чего-нибудь нужно. Вас много, а я один. Приходите завтра и занимайте очередь пораньше.
Уильяма переполнял гнев. Ещё чуть-чуть и кинулся бы на этого чинушу с кулаками.

Однако разрешение получить было всё же нужно, поэтому Уильям пришёл и на следующий день. В этот раз сделал над собой невероятное усилие и поднялся как нельзя раньше (часов в 9). Однако коридоры уже в это время были забиты людьми. Да во сколько они приходят, чёрт возьми? В этот раз он взял с собой книгу, чтобы было не так скучно, но от чтения постоянно отвлекало шаркание людей, разговоры, необходимость следить за тем, чтобы никто не влез в очередь перед ним. К обеду он понял, что и сегодня ловить тут нечего и сам ушёл. Кажется нужно приходить ещё раньше, но тогда уж проще вообще не спать. Интересно, а даму пропустили бы без очереди?

В третий раз Уил подошёл к дверям мэрии в 6! И даже в такую рань он не был первым. Люди стояли кучками у ещё закрытых дверей. Как же это унизительно.
На этот раз удалось попасть в кабинет столоначальника к полудню.
- Ваше дело будет разобрано примерно… Через неделю.
- А побыстрее никак?
- Никак.
Когда Уильям стоял в очередях, ужасно раздражали люди, приходящие «только спросить». Но не сидеть же снова весь день чтобы просто узнать готово у них разрешение или нет. Да и что они вообще там делают так долго? Написать бумагу минут пять займёт. Но ни через неделю, ни через две дело не сдвинулось с мёртвой точки. А потом, после очередной бессонной ночи и длиннющей очереди заявили, что нужно записаться на встречу с послом.
Да посол-то тут причём? Но надо, так надо…

Встреча с послом была назначена через неделю после того, как обнаружилась проблема с театром.
Уильям уже настроился на то, что придётся опять несколько дней провести в очередях, но, к своему удивлению, попал к послу без особых проблем. Мда, французам есть чему поучиться у американцев.

Уильям думал это будет обычный клерк, пусть и званием повыше, и такого помпезного кабинета не ожидал. Серьёзно? Этот министр лично разбирается с делами каждой забегаловки? Или их разрешение какое-то особенное?

Дождавшись приглашения, Уильям сел в кресло. Среди всей этой чопорной мебели он казался самому себе маленьким и незначительным.

Рассказать о себе и о театре?
Мы просто бежали от войны чтобы в армию не загребли и не убили, а потом подобрали каких-то уродов, чтобы они зарабатывали нам денег, кривляясь на сцене с непристойными представлениями… Такой рассказ вряд ли бы понравился министру, но и лгать не хотелось. Уильям попытался говорить правду, насколько можно, но местами лукавя и приукрашивая. Главное, посчитал он, сказать, что министр хочет услышать, а не то, что есть на самом деле.

Уильям рассказал примерно следующее: «Мы с кузеном приехали во Францию учиться. Изучали французский, театральное дело, основы ведения бизнеса… Ну и театр открыли в качестве практики. Да, там не совсем обычные актёры. Но ведь чтобы бизнес был успешным должна быть изюминка? К тому же и наши актёры занимаются теперь честным ремеслом вместо попрошайничества. Социальный проект, можно сказать. А разрешение… Сказали, что оно нужно чтобы торговать едой и напитками в театре. Что за театр без буфета.» Добавил на всякий случай, что ему очень жаль отвлекать такого важного человека таким пустяковым делом (немного лести не повредит).
Подойдёт ли такой ответ или их дело обречено?

Уильяма раздражало с какой лёгкостью воспринял новость Альберт.
- Альберт, но это же не пустяк. Неужели ты хочешь всю жизнь зависеть от родителей или от шального везения?
Впрочем, Уил не стал спорить, пусть делает как знает.
А вот своей семье про деньги писать не стал. Неловко было после того, как рассказал им, что зарабатывает теперь сам, да и вообще… Не всё так плохо, верно?

Театр не работал уже 2 недели. Уильям решил, что подождёт ещё две и если разрешения так и не будет, то откроет театр, но без буфета. В нём ведь вся проблема?

Ездил теперь туда каждый день, чтобы всё контролировать. В бывшей комнате Буле оборудовал кабинет. Даже ночевать там пару раз оставался. Нового управляющего нанимать не спешил. Пожалуй, ему даже нравилось, что театр снова отнимает столько сил – это спасало от меланхолии по поводу их с Альбертом отношений.

Что же до платья… На переодевания теперь не было ни сил, ни времени, да и хоть опыт получился любопытным, делал он это только ради Альберта, а раз ему не надо… Отправил платье и прочие вещи мадам Живо на стирку, а когда она их вернула, запер на ключ в шкафу.

«Спустя пару месяцев в Париже я чувствую так, будто провёл тут всю свою жизнь, а Америка была лишь сном», - гласила одна из записей в дневнике.

Уил вполне освоился с французским. Говорил конечно с акцентом, да и грамматика была далека от совершенства, но с общением проблем уже не возникало. К местным диковинкам тоже прикипел. Раньше, если бы он увидел осла в карете подумал бы, что либо он сумасшедший, либо тот, кто этого осла туда посадил. А теперь… Он и сам как-то участвовал в чём-то подобном. Однажды они с друзьями нарядили лошадей в дамские платья (разрезали платья спереди и привязали к крупу лентами) и так весь вечер катались по городу. Уил уже не помнил, кому пришла в голову такая идея, но сам помогал завязывать ленты.

Уильям даже от светской жизни, к которой испытывал стойкую неприязнь в Атланте, здесь получал удовольствие. Там он почему-то считал себя обязанным кому-то что-то доказать (в первую очередь отцу) а здесь – делал что хотел. Да и развлечения были куда разнообразнее – от скромных кафе-шантан до разнузданных кабаре. И пусть обнаженные женские ножки, выплясывающие замысловатый танец оставляли его равнодушным, посмеяться над сатирическими сценками он был не прочь.

А что касается войны… По началу Уил с жадностью читал все вести, доходящие сюда из родной Америки, а потом… Как-то подустал от неё и перестал следить за новостями так пристально. Дома всё в порядке и ладно. Жалко, конечно, парней, которые гибнут там ни за что. Но повлиять на это Уильям никак не мог, а значит, можно загнать эту жалость в тёмный угол своей души и продолжать наслаждаться жизнью.
А вообще, говорить про войну Уил предоставлял Альберту. Тот мог рассуждать о ней за них двоих не столько оперируя фактами, сколько оправдывая их приезд сюда. Говорил он так убедительно, что и сам Уильям ему верил. Конечно они приехали сюда потому что дома дела лучше некуда почему же ещё…

А вот заседания в Парламенте, которые любил Альберт навевали на Уильяма скуку. Он сходил на парочку, но решил, что на этом с него хватит и Альберт вполне может слушать эту чушь и без него. К тому же после того, как появилась безумная затея открыть «театр» времени стало катастрофически не хватать. Казалось будто солнце теперь решило бегать по небу в пять раз быстрее специально чтобы досадить Уильяму и он ничего не успел.

Альберт и Уильям разделили между собой заботы по финансированию и по устройству самого театра и в дела друг друга не вмешивались. К счастью, оба оказались достаточно увлечёнными общим делом, чтобы довести его до конца. Спустя месяц Уильям любовался новенькой вывеской «Театр диковин братьев Уильямс». А в глубине сознания его терзал страх: «А вдруг никто не придёт».

Уил не спал в ночь перед открытием и то ему казалось, что их дело будет иметь оглушительный успех, то, что оно обречено на сокрушительный провал и ни на секунду его не посещала мысль, что может быть и что-то среднее, а именно так оно и оказалось.

Хорошей новостью было то, что вложения удалось отбить (кое-как). Плохой новостью – разбогатеть на «театре» или хотя бы жить в Париже с прежним размахом за его счёт вряд ли получится. И это было проблемой.

- Вот увидите, это только начало, - говорил он друзьям сам не особо в это веря. По идее выручка за первые дни должна быть больше, чем за последующие за счёт «новизны». И дураку было понятно, что потом если ничего не изменить, она будет только падать, а Уильям дураком не был. Но и друзьям не врал – сидеть с опущенными руками он не собирался. Его задели слова Клотье. Из всех друзей с ним он свёл наиболее близкие отношения, хотя больше из-за вклада Клотье в их с Альбертом предприятие, а не из-за личных качеств француза. «Советы вообще-то дельные» - подумал Уил и решил ими воспользоваться.

Во-первых, надо изменить репертуар. Хотите остро-социального? Будет вам. Тут помог и Альберт, который любил греть уши в Парламенте, и французские газеты. Так толстяк стал Фавром*, высмеивая его «фракцию умеренных», карлик, громко пердя, изображал Пельтана**, а бородатая женщина перевоплотилась в Руэ*** и никак не могла определиться с любовником. Впрочем, имён не называли, но грима, чтобы подчеркнуть портретное сходство добавили.

- Это что, опять стишки ваши учить? – возмутился карлик новой пьесе.
- Ещё как учить. – Уильям смерил уродов строгим взглядом. – И слушайте внимательно: кто будет играть достойно, получит двойную плату, а если будете отлынивать и опаздывать, будете сами платить!

Так зарплата «артистов» увеличилась и появились штрафы.
Уильям вообще был строгим хозяином - и оплеуху мог отвесить за невыученную роль или опоздание.

И что касается опозданий…
С местом надо тоже что-то делать. Просидев пару вечеров над картой Парижа Уил решил, что Лё Куртий подойдёт куда лучше центра. Хорошо, что аренду платили помесячно и ничего капитального не построили. Переехать должно быть не сложно. На этот раз «театром» стал двухэтажный дом. Отдельную комнату на верхнем этаже сделали «общежитием» для артистов. Ещё одну заняли Буле с женой.

- Если теперь кто опоздает, точно получит на орехи! – объявил Уильям. В последнее время он «поднабрался» простолюдинских словечек и при разговоре с уродами часто вворачивал их чтобы быть с ними на одной ноте.
А ещё ему хотелось бы поменьше участвовать в организации этого балагана. Вот бы можно было получать доход, а «грязную работу» предоставить кому-то ещё. Его взгляд упал на Буле. С постановкой пьес он неплохо помогает, быть может сможет взять на себя больше работы?.. Стоит попробовать.

В тот день Уильям допоздна засиделся с Буле, передавая тому «дела». Альберт же, которому всё это было смертельно скучно умчался на свидание с какой-то певичкой. «Поучавствовать в светской жизни», ага… Уил ловил себя на мысли, что ему неприятно видеть Альберта с женщинами. Что-то ёкало в груди каждый раз, когда тот променивал компанию Уильяма на общество девиц. Уил раз за разом говорил себе, что «ему нет до этого дела» и делал вид, что это действительно так.

Он возвращался в их квартиру один в подавленном настроении. В воображении одна за другой прокручивались сцены: вот Альберт в комнате со своей la passion, ласкают друг друга, целуются так будто остального мира не существует, освобождаются от одежды, падают на широкую кровать… Только вместо той певички Уильям представлял себя.

Фантазии грубо прервали двое незнакомцев. После их «приветствия» Уил сперва остолбенел, потом попытался пройти вперёд, но ему загородили дорогу.
– Что... что вам нужно? – Произнося это Уильям чувствовал всю глупость вопроса. Уж точно не пожелать хорошего вечера. И лезвие у живота вскоре это подтвердило. Уил почувствовал себя как тогда на дуэли. Сердце ушло в пятки, кровь прилила к голове. Уил будто смотрел на своё тело и незнакомцев со стороны и ничего не мог сделать.

Кошелёк и часы забрали. Уходят. Легко отделался? Нет, им показалось этого мало, куски ослиного дерьма. Впрочем, ругательства и другие выражения, подходящие случаю, в голову пришли намного позже, а тогда Уил лишь стоял столбом полумёртвый от страха… А потом стоял на коленях почти мёртвый от стыда. Но что он мог сделать?.. Даже плюнуть вслед не хватило сил и смелости. Когда они ушли хотелось забиться в тёмный угол и умереть. И всё же холодные камни мостовой, промозглый ветер и мысль, что его могут увидеть в таком виде заставили встать и кое-как добраться до дома.

Ещё раздеться не успел, когда в таком виде его и застал Альберт. Пришлось рассказать… Почему-то утешение приносило то, что в передрягу попал сам Уил, а не Альберт. За него Уильям переживал бы больше…

Уильям предпочёл бы забыть об том происшествии как о страшном сне, но Альберт придал делу гласности. Уил сидел красный как помидор, когда друзья обсуждали, как лучше поступить в его ситуации. И всё же смысл в их словах был. Он решил воспользоваться некоторыми советами.

Сразу после встречи Уильям пошёл в полицию.
- Я как-то по-другому себе всё это представлял, - делился он позже с Альбертом.
- И как же?
- Ну не знаю… Думал, нападение тут же поставит на уши весь Париж, на каждой улице организуют заставу и будут допрашивать проходящих, зачистят все подвалы и чердаки, выставят бродяг в шеренгу и спросят нет ли среди них тех, кто на меня напал. А он просто записал мой рассказ, задал несколько вопросов, попросил расписаться и всё. Больше на обычного клерка похож, а не на того, кто гоняется за преступниками.

Уильям пришёл к выводу, что должно быть Бертолле был прав и от полиции толку мало. Надо уметь постоять за себя самому.
- Альберт, ну какой из меня боец? – отверг он сразу же идею друга о савате. - К тому же их двое было. Их надо в первую очередь напугать, чтобы отстали, а я сам по себе вряд ли выгляжу сколь-нибудь устрашающе. Трость… Слишком специфично. Не представляю себя с тростью, будь она хоть стреляющая, хоть нет. А вот револьверы кажется хорошая идея. К тому-же кое-какой опыт у меня есть...

Уильям сделал свой выбор в пользу револьвера системы Лефошо. При встрече с грабителями ему хотелось иметь при себе всё же настоящее оружие, а не «пугалку». Почему именно Лефошо? А всё равно Уил в них ни черта не понимал. Раз Бертолле посоветовал, хороший наверно…
Стал ходить в тир – уж если владеть оружием, то надо уметь им пользоваться. Бандиты едва ли будут также благородны, как Росс. От непривычного дела болели руки и плечи. Ну ничего, оно того стоит. Зато если сунутся ещё раз, Уил сможет постоять за себя.

А жизнь тем временем шла своим чередом. Уил отправил к рождеству родителям и Элизабет небольшие подарочки, написал что открыл свой театр, о том, что сам пишет пьесы для спектаклей и надеется, что родительские деньги и вовсе вскоре будут ему не нужны… Он правда забыл упомянуть, что это не просто театр, а эм… С особой спецификой. Ну да кому такие детали интересны.

Отпраздновали рождество почти по-семейному в их с Альбертом квартире. Когда все разошлись, Уил был счастлив, умиротворён и считал, что жизнь, похоже удалась. Он как раз собирался снова наполнить их с Альбертом бокалы и выпить за это, когда друг заговорил об «особом заведении». Уил чуть бокал не выронил.
- Я не хочу. – Сухо ответил он.
- Брось. Париж создан, чтобы веселиться.
Стоило наверно придумать заранее отговорки на такой случай, но Уил не придумал.
- Я устал.
- Время ещё детское!
- Детское-недетское, а не хочу.
- Ты просто не знаешь о чём говоришь. Если ты только увидишь как там…
- Слушай, иди без меня, если хочешь. – С раздражением ответил он.
- Без тебя не то будет.
- Меня такие развлечения не интересуют.
- Уил у нас слишком серьёзен, чтобы заигрывать с девочками? – Альберт с усмешкой толкнул Уила плечом.
- Да! Не заигрываю я с девочками! Они меня не привлекают. И знаешь почему? Потому что я люблю мужчину! Тебя! – выпалил Уил и тут же пожалел о своих словах.
Он отошёл и отвернулся к окну. Перед собой он ничего не видел – городской пейзаж расплывался перед глазами, потому что их застилали слёзы.
- Прости. Мне не следовало этого говорить. Я завтра же соберу свои вещи.

«Может статься так, что я никуда и не поеду…»
Так заканчивалась одна из записей в дневнике Уильяма. Да и вообще большинство из них в тот период имели упадническое настроение: угроза мобилизации, блокада – всё это не добавляло радости. Бывало Уильям часами ходил по своей комнате из угла в угол, то размышляя, что он будет делать, окажись он в армии, то представляя себя на пароходе, то думая о том, чем займётся во Франции. Из воображаемого Парижа мысли вновь возвращались к тому, что из Америки теперь никуда не деться. Как он переживёт войну и переживёт ли?

Но отец нашёл способ всё устроить! Уильям был ему безмерно благодарен. В последнее время они сблизились и вот, надо уезжать.
Уил всегда хотел путешествовать. И в Париж хотел. Но теперь, когда ему ПРИХОДИЛОСЬ туда ехать, он чувствовал будто его выгоняют из собственного дома и в нём поднималась неудержимая злость к политикам, развязавшим войну, к британцам, не явившемся на помощь, к соседям, бравировавшим «покажем этим Янки».

Прощаясь с семьёй на причале, закралась мысль «а как же тут они». Но Уил отогнал её: «Ничего, до сюда война не доберётся». Обнял сестёр и мать, пожал крепко руку отцу. Уил смотрел на них с кормы отходящего корабля сколько мог. «А вдруг он видит их в последний раз?». Что за ерунда в голову лезет…

На корабле, перевозившем соль, жизнь была не сахар.
Одна тесная каюта на них двоих с Альбертом – «а вы хотели во время блокады на круизном лайнере путешествовать?».
Нескрываемое презрение экипажа – «вы почти дезертиры – привыкайте».
Альберт ещё и «рыб подкармливал», хотя бы эта участь Уила миновала.

Отношение команды сразу же сблизило Уильяма и Альберта. Рассчитывать на кого-то извне не приходилось, а поддержка была просто жизненно необходима. Да и Альберт оказался классным парнем. У них были общие интересы, поэтому было о чём поболтать.

Здесь на корабле Уил впервые испытал чувство, когда хочется со всей силы вмазать кому-то по лицу. Кому? Ну тому самому матросу, что поставил Альберту подножку. Спокойно… Нужно просто добраться до берега и больше они никогда этих тупых ублюдков не увидят. Он почёл за лучшее проглотить обиду. Смерил матроса презрительным взглядом, помог Альберту встать и увёл в каюту.
- Ты как? Нормально? – Спросил Уил.
- Жить буду, - отшутился Альберт.
Он стянул рубашку и в маленькое зеркальце на двери попытался разглядеть синяк, расползающийся возле ключицы.
Уильяму было неловко смотреть на его обнажённый торс, и он отвёл взгляд в сторону.
Чтобы скрыть смущение, Уил взял книгу из-под подушки, улёгся на свою койку и стал читать… Ну или по крайней мере притворяться, что читает.
Неважное начало путешествия. Оставалось надеяться, что это будет их самая большая неприятность.

«Если не считать этого происшествия – всё обошлось. Под ногами чужая земля и даже воздух тут пахнет не так, как в родной Атланте», - записал Уильям в дневнике по прибытии.

Вообще, хотелось эту «чужую землю» покинуть как можно скорее, но проще сказать, чем сделать.
Уилл и в клуб-то ходил в основном лишь за тем, чтобы познакомиться там с кем-то, кто поможет достать билеты на пароход. Ну и ещё потому, что на этом богом забытом острове было больше нечем заняться, а запас взятых в дорогу книг подходил к концу.

Нашёлся человек, согласившийся добыть билет за 10 долларов сверху и Уил уж было думал, что проблема решена. На следующий день, когда путешественники рассказали уважаемому в местном клубе Пибоди, что уезжают, и им вот-вот принесут билеты, он рассмеялся, но не зло, а как-то по-доброму – по-отечески:
- Друзья, боюсь ваши 10 долларов были платой за урок о доверии чужакам в незнакомом городе.
Уил и Альберт переглянулись.
- Что вы имеете в виду?
- Что своих денег вы больше не увидите. Чтож, если вам нужно в Европу, думаю, смогу помочь…
В отличии от того прощелыги, Пибоди денег не взял, а лишь сказал: «Когда будут билеты, тогда и отблагодарите по своему усмотрению».

Дальше оставалось только ждать и когда Уильям уже думал, что, спасшись от пуль в Америке, умрёт от скуки здесь на Багамах, они с Альбертом познакомились с Джонатаном Гилфи.

«Господи, хоть ещё один адекватный человек», - подумал Уилл, когда тот поддержал их отъезд.
Поехать на рыбалку? Почему бы нет? Хуже, чем есть уже не будет. Ни Уил ни Альберт ни на секунду не пожалели об этом решении.
Собирались – всё равно что на бал с той разницей, что на бал одеваешь самую лучшую одежду, а тут наоборот – выбирали поплохее и то, что не жалко. И всё равно в сравнении с Гилфи они казались франтами.

В городе, ограниченном клетками улиц, остров казался унылым и выцветшим под палящими лучами солнца. Зато за его пределами природа будто вырвалась на волю – вот какое синее бывает море, вот какая яркая бывает зелень. Шатающаяся палуба под ногами и солёный ветер в лицо. Сейчас бескрайнее море не казалось унылой пустыней, как с борта блокадопрорывателя, а играло всеми цветами радуги, качая яхту на мягких волнах.
- Наживку сюда. Потом забрасываете и ждёте, - Наставлял их Гилфри.
Вроде не сложно. Один раз правда Альберт «поймал на крючок» сам себя и Уилу пришлось ему помогать освободиться. Хорошо провели время и даже что-то поймали.

Ближе к вечеру зашли в какую-то бухту. Скалы возвышались по кругу вокруг пляжа с жёлтым песком. На их фоне люди казались маленькими и незначительными. Попасть сюда можно было только с моря. Развели костёр, чтобы приготовить добычу.
- Искупаемся? – предложил Гилфи.
Альберт и Уильям переглянулись:
- Мы купальные костюмы не взяли…
- Бросьте, ни одна дама нас тут не увидит, ну а друг друга чего стесняться…
С этими словами Гилфи начал раздеваться. Альберт пожал плечами и последовал его примеру. Уильям потушевался немного, но решил не отставать от друга.
Гилфи сразу же поплыл прочь от берега, а Уил с Альбертом плавать не умели, а потому, точно дети, плескались, стоя по грудь в воде, дурачились и смеялись от захватившего их веселья. Вместе с изрядной порцией солёной воды, Уилу в глаз попала какая-то соринка. Он тёр глаз, пытаясь достать её, но ничего не выходило.
- Дай посмотрю, - сказал Альберт. Он положил руку на плечо Уильяма, приблизился, чтобы рассмотреть. Уильям ощущал его дыхание. Тёплые пальцы друга приятно согревали кожу.
Уил почувствовал нарастающее в душе волнение и отпрянул назад.
- Ты чего? – Удивился тот.
- Всё нормально, уже прошло. – Уил старался говорить спокойно, но отчего-то сердце быстро билось, будто он пробежал несколько сот футов.
- Ну, прошло и прошло. Пойдём на берег?
- Ты иди… Я хочу ещё плавать поучиться, - ответил Уил.

Чуть позже все трое сидели на желтом песке и ели приготовленную на костре рыбу.
- Еда, добытая своими руками, кажется вкуснее, чем рыба, пойманная кем-то другим. Верно? – спросил Альберт, откусывая кусок от бока своей рыбины. Сейчас в наполовину распахнутой рубашке, босой, в завёрнутых до колен брюках, он был похож на дикаря, а не на джентльмена.
Уильям кивнул. Не поспоришь. Хороший был день.

Когда Гилфи пригласил их на рыбалку во второй раз, молодые люди подошли к делу куда серьёзней. Заранее купили подходящую одежду и плавательные костюмы. Да и в «рыбацком» деле ко второму разу они новичками себя уже не считали – было приятно чувствовать себя «бывалыми моряками». А с Альбертом Уильям старался держать дистанцию. Так… На всякий случай. Право же, тогда было какое-то недоразумение.

Когда Уильям уже начал думать, что и Пибоди – такой же проходимец, как тот, который «обокрал» их на 10 долларов, он передал им долгожданные билеты.
Уильям предложил ему деньги в плату за услугу, но тот отказался. Сказал, что у него самого есть сыновья и, быть может и им, где бы они там ни оказались, кто-то так же поможет.

Корабль… Прощай Нассау, здравствуй Ливерпуль. Если не считать всепоглощающей скуки, которую и общение с Альбертом не могло разогнать, путешествие проходило нормально. Там Уильям и Альберт впервые попробовали играть в карты. Проиграли. Ну и ладно, хоть время провели.

Когда добрались до Шербура, Уильям уже смотреть не мог на пароходы. И это при том, что он даже не страдал морской болезнью в отличие от Альберта. Хотя к концу путешествия и Альберт к качке, кажется, попривык.

Ступив на французскую землю, Уильям решил, что пора переходить на французский.
Deux billets pour Paris s'il vous plait – сказал билетёру едва не с гордостью и… Его не поняли. В итоге вмешался Альберт и купил таки им билеты. Мда, выучил французский…

Ещё почти день в пути и вот, долгожданная цель. Бросили вещи в первой попавшейся приличной гостинице и пошли гулять. Тогда на набережной Сены Уил впервые в жизни почувствовал себя по-настоящему свободным. Тёплый вечерний ветер дул в лицо и ещё никогда воздух не казался таким сладким. Купили бутылку вина, чтобы отпраздновать прибытие, познакомились с компанией молодых французов, потратили круглую сумму даже непонятно на что, вернулись домой под утро. Уил, пожалуй, не мог бы сказать, что его опьяняло больше – вино или свобода.

В гостинице прожили всего пару недель, а потом сняли меблированные комнаты. Было решено снять одну квартиру на двоих. Не из экономии, а чтобы не надо было «далеко ходить в гости». Всего комнат было 5. Две спальни, общая гостиная, в ещё одной Уильям обустроил библиотеку, точнее, начал обустраивать – пока там в больших шкафах сиротливо стояли те несколько книг, что он привёз с собой. Ну а ещё одна комната отошла Альберту. Он там сделал что-то среднее между личной гостиной и кабинетом.

Сказать по правде, библиотекой, не было времени пользоваться. Утром, если утром можно назвать полдень, когда Уильям привык тут вставать, он брал уроки французского и немного писал. Вечер они с Альбертом проводили со своими новыми знакомыми то в каких-то клубах. В коем-то веке и Уильям иногда становился центром внимания и ему это нравилось. Он уже несколько раз рассказывал в разных интерпретациях о своей дуэли и с каждым разом история становилась всё более «героической». Вечера проводили в кутеже, играх в карты или же шли в оперу. Уильям полюбил театр всем сердцем. Надо сказать в Атланте он был там лишь однажды и решил, что это «не его». Но можно ли то местечковое заведение с выцветшем занавесом и скрипящими стульями сравнить с парижской оперой, которую в былые времена не гнушался посещать и французский император (пока его не попытались здесь убить). Уильям стал и сам пытаться писать пьесы.

Случались в Париже и неприятные моменты. Один произошёл, когда вся компания решила отправиться в maison de tolérance или, как его французы именовали короче, bordel.

Началось всё с обычного кутежа. Пили, общались, смеялись, переходили из одного кафе в другое, когда, наконец, в самом последних из них владелец извиняющимся тоном не сказал, что уже слишком поздно, они закрываются и не будут ли молодые люди добры покинуть сие заведение.
- Господа, я знаю одно место, которое и сейчас будет радо принять нас в свои объятия! – Воскликнул кто-то.
Остальные откликнулись радостным гулом.

Как оказалось, под «объятиями» понимался не только переносный смысл, но и прямой.
От такого предложения Уильям испытал смесь любопытства и смущения, но любопытство всё же перевесило.
Бордель располагался в непримечательном доме. Вывески на двери не было и лишь розовая лампа на окне, да свет, пробивающийся из-за плотно занавешенных штор, говорили о том, что это не обычная квартира, где хозяева в такой час уже наверняка спали бы.

В просторной прихожей их встретила пожилая дама в чёрном платье.
- Здравствуйте, господа. Отдельную гостиную?
- Конечно, мадам Дюпон, как всегда - ответил Луи, который и предложил отправиться сюда.
Их провели в отдельную комнату, которая вообще-то мало отличалась по обстановке от большинства клубов, где они проводили время: несколько диванов и кресел, игральный стол. Мадам Дюпон спросила, не желают ли они выпить и удалилась. Через несколько минут с заказанным шампанским явились девушки.

Стали заниматься кто чем. Кто-то пошёл играть, кто-то то просто болтал. В целом это весьма походило на какое-нибудь светское мероприятие. Разве что вырезы платьев у дам были несколько глубже обычного, и некоторые юноши не стеснялись трогать их так, как не осмеливались бы прикасаться ни к одной порядочной девушке, а девицы на это лишь улыбались и шутили.
Уильям начал нервничать, но уйти сейчас выглядело бы глупо.

К нему подсела одна из девушек. Она села вплотную, касаясь его бедра своим, хотя на диване было полно места, чтобы разместиться более свободно.
- Привет. Впервые тут? – спросила она и пригубила шампанское.
- Ну да, - не стал отпираться Уил. Он был бы рад отодвинуться подальше, но было некуда. Не вскакивать же с дивана.
От неё пахло одеколоном несколько сильнее, чем это было бы приятно. Из-за обильного макияжа сложно было определить её возраст, но навскидку Уил предположил бы, что она его ровесница. Рыжеватые волосы были убраны в свободный пучок, а веснушки не могла скрыть даже пудра.
- Куришь? – Она достала портсигар и протянула ему.
Он взял сигарету, она тоже. Закурила, дала ему прикурить от своей. Уил почувствовал себя увереннее. Теперь вроде как при деле, а во время неловкой паузы в разговоре можно сделать затяжку.
- Меня зовут Анет. Пойдёшь со мной?
Уильям замялся с ответом. Он заметил, что остальные парни один за другим начали расходиться с девушками по комнатам. Альберт как раз выходил из комнаты, держа за талию какую-то брюнетку.
- Или ты ещё кого-то присмотрел? – спросила Анет.
- Да нет, - от волнения, а быть может от табачного дыма, голос Уильяма стал хрипловатым. Он был даже не уверен, что ответил по-французски, а не по-английски.
Анет поднялась и взяла его за руку. Он пошёл. Это напомнило ему тот день, когда почти так же его вела за руку Элизабет танцевать. Ничем хорошим это не закончилось…

Анет пропустила его в комнату, закрыла за собой дверь, повернула ключ.
Главной и почти единственной мебелью здесь, ну если не считать занавесок, картин и ширмы, была, разумеется, кровать. Большая на четырёх столбиках с тёмно-зелёным покрывалом.
Анет повлекла его к кровати, а когда он сел, уселась Уилу на колени, принялась расстёгивать жилет, потянулась к его губам своими.
Он поймал её руки и отстранился от поцелуя:
- Постой.
Она усмехнулась:
- Многие не любят целоваться, можем и без этого обойтись.
- Я не о том.
Уил отстранил девушку от себя, пересадил со своих коленей на кровать и встал.
- Просто… Я не могу так… Мы впервые встретились и… В общем, понимаешь, я считаю, что этим следует заниматься только с человеком, которого любишь. – Он с трудом подбирал слова на французском. – Давай просто поговорим и ты получишь ту же оплату.
Она поднялась и положила руку ему на грудь.
- Как думаешь, для чего нужны шлюхи? Неужели у тебя никогда не было неприличных мыслей о той, кто тебе нравится? Любимая, если ты относишься к ней с уважением, никогда не сможет дать всего, чего ты хочешь. – Её слова выглядели будто заученными.
Чего он хочет… Прямо сейчас Уильям хотел убраться отсюда. Возникали ли у него «неприличные мысли»? В голову почему-то пришёл тот случай с Альбертом на пляже.
- Я просто не хочу, понимаешь?
- Аппетит приходит во время еды… - она прижалась к нему.
Он оттолкнул девушку несколько грубее, чем хотел так, что она упала на кровать.
- Прости.
Она не обиделась, будто с ней такое постоянно происходит.
- Быть может тебя не девушки интересуют? – Игриво спросила она.
Уильям вспыхнул.
- Да ладно, шучу, - отмахнулась Анет ещё до того, как он успел что-то сказать. – Если что, я пыталась. – На последней фразе она повысила голос, будто говорила это для невидимого зрителя.

Уильям оставил Анет двойную плату. На всякий случай… Чтобы не взболтнула случайно остальным, что ничего не было.

Если не считать этого инцидента, жизнь в Париже была замечательной, вот только… Однажды подсчитав оставшиеся средства Уил понял, что хватит их не на долго. Спросил у Альберта, как у него с этим дела? Оказалось также. Альберт не задумываясь написал семье, чтобы прислали ещё денег. Уил тоже написал… А потом скомкал письмо и швырнул в мусорную корзину.

Нет, просить ещё денег он считал не достойным. Ну да, жизнь в Париже оказалась куда более затратной, чем думали родители, но не вечно же «сиську сосать». К тому же письма-то с трудом доходили, а уж деньги…
Сразу по приезду во Францию Уильям писал домой раз в неделю. Ответов долго не было, и он уже начал было думать, что дома что-то случилось. Но в первом же, полученном недель через пять письме, отец разъяснял, что письма идут не регулярно из-за блокады. Уил стал писать раз в месяц – и родителям с сёстрами и Элизабет, с которой всё ещё поддерживал письменную связь. Уил рассказывал о том, как учит французский, упражняется в писательстве, иногда ходит в оперу (про кутежи он благоразумно не упоминал). Они писали, что пока особых изменений нет и всё по-прежнему.

Но если не просить у родителей, то где ещё можно взять деньги? Занять? Но отдавать потом как? Уильям был бы не прочь зарабатывать писательством, но его французский не то что хромал, а, можно сказать, был без ног. Если уж в Америке рассказ на английском не приняли, рассчитывать, что тут напечатают что-то на его убогом французском не приходилось. Заняться переводами? Весь день просидишь, 10 сантимов заработаешь… Выживать может и получится, но нормально жить вряд ли.
Как получал деньги отец? От плантации и от отеля… То есть от собственного дела, но организовать дело в чужой стране, если у тебя ничего нет не так-то просто.

Занятый этими мыслями Уильям закурил и облокотился на перила у открытого окна. Внизу бурлила жизнь. Окна квартиры выходили на оживлённую пешеходную улицу. Почти напротив возвышался костёл. Несколько нищих у входа стояли с кружками. Один из них был, пожалуй, самый занятный. Сперва Уил подумал, что ребёнок, но нет, взрослый. Карлик. «Мог бы играть Квазимодо в Соборе Парижской Богоматери», - подумал Уильям.
- Эй, - подозвал его Уил. – Хочешь монетку?
Тот закивал и подбежал к окну выставляя вверх кружку. Уильям бросил монетку. Конечно же не попал, но смотреть, как карлик пытается её поймать было уморительно, так что Уильям бросил ещё несколько. Остальные нищие тоже подтянулись «подбирать не пойманное». Карлик верещал пронзительным высоким голосом: «Не трожьте, моё!»
Посмотреть «представление» уже начала собираться небольшая толпа. Некоторые тоже начали кидать монетки, чтобы посмотреть, как нищие и особенно карлик будут драться за них. И тут Уильяму в голову пришла идея. Давным-давно Уил читал в газете про музей Барнума. Почему бы не попробовать организовать тут что-то подобное. Что для этого надо? Уроды? Ну им считанные сантимы платить можно, некоторые и за еду небось работать согласятся.

Уил изложил свои мысли Альберту. Он был так возбуждён новой идеей, что не мог сидеть, а ходил туда-сюда по комнате в то время, как Альберт сидел в кресле.
- Но кое-какие деньги всё же понадобятся, - говорил Уильям. – Нужно арендовать место, построить там что-нибудь…
- Предоставь это мне, я знаю, где взять начальный капитал.
- Не думаю, что родители пришлют тебе столько, да и когда это будет...
- Не у них. Возвращать придётся. Но с прибыли и отдадим.

На некоторое время забыли о кутежах. Альберт занялся добычей денег, Уильям организацией дела.
Для начала отправился поговорить всё с тем же карликом. Обещал ему заработки больше чем на паперти и ещё по франку за каждого убогого, которого приведёт.
- Только это должны быть не просто нищие, а «необычные люди». Вроде тебя. Понял? – наставлял Уильям.
- Понял-понял.
И всё же большинство из тех, кого привёл карлик оказались обычными оборванцами их Уильям отправил восвояси. Но было несколько и тех, кого он действительно искал: очень полный мужчина, женщина с бородой, ещё одна карлица и самое необычное – два подростка-близнеца, сросшиеся друг с другом в области таза. Уилу особенно понравились подростки он сам от них взгляда оторвать не мог, а уж если заставить их делать что-то забавное…

Альберт достал деньги довольно быстро, но не так много, как хотелось бы, так что приходилось экономить. Много времени ушло на то, чтобы найти место. В центре Парижа не так уж много было пустующего пространства, чтобы организовать то, что Уильям хотел или же слишком высокая рента. А на окраине меньше народу и люди беднее – а значит будет не так выгодно. В итоге Уил арендовал недалеко от центра сгоревший особняк с большим участком земли. У хозяина не было денег на восстановление, и он был рад получить за непригодный для жилья дом хоть что-то, не продавая фамильное имение. Из остова дома Уил решил сделать «дом ужасов», чтобы щекотать нервы посетителей – не уродами едиными…
Нанял строителей для возведения сцены, временного жилья для артистов, кассы и других служебных построек. Впрочем, оказалось, что делать все строения деревянными слишком дорого, а потому построили только сцену, сделали скамейки, а для остального использовали шатры и те полуразрушенные строения, что тут уже были.

- Нам нужен профессиональный ведущий, - сказал Уильям как-то Альберту.
- А сами не сможем?
Уил покачал головой:
- Мы говорим с акцентом. К тому же у него должен быть хорошо поставленный голос и харизма… Ни ты ни я для этой роли не годимся.

Вместо французской оперы Уильям начал посещать захудалые театрики на окраине, разыскивая там среди актёров подходящий типаж. Искать долго не пришлось и к их «труппе» присоединился Шарль Буле с женой. Мадам Буле решили сделать гадалкой.

Уильям сам написал небольшую пьесу, которую предстояло разыгрывать уродам. Буле подредактировал её, чтобы она нормально звучала на французском и помог поставить.

Уильям пригласил лоточников торговать в его заведении. Людям надо где-то есть и пить. Первый день аренда за торговое место не взимается.

Не забыли и про рекламу: Уил заказал изрядное количество афиш у художника и нанял пару мальчишек для их расклейки, дал объявление в несколько парижских газет.

Спустя месяц приготовлений всё было готово к открытию и мало кто из парижан не знал, что вот-вот откроется «театр диковин братьев Уильямс». Вот и псевдоним, который Уильям придумал когда-то снова понадобился. Оставалось надеяться, что в этот раз он принесёт больше удачи.

«Кажется, отец смирился с тем, что из меня не выйдет ни бизнесмена, ни юриста, ни врача. Оно и к лучшему.» - Написал как-то Уильям в своём дневнике.

В последние годы он много писал. Писал мысли в своём дневнике, небольшие рассказики и повести. Рассказы были в основном «зарисовками из жизни». К примеру, о том, как мальчик нашёл щенка, а родители запретили заводить собаку. Или о том, как девушка забыла зонтик от солнца на скамейке, а один парень разыскивал её, чтобы зонт вернуть. Или о том, как мальчишка подшутил над негром, сказав, что тот свободен. Уильяму казалось, что выходит неплохо. Настолько неплохо, что однажды он решил отправить своё творение в местную еженедельную газету.

«Уважаемая редакция.
Отправляю на ваш суд рассказ. Надеюсь, он придётся по вкусу вам и вашим читателям...
...
Нил Уильямс»

Псевдоним Уильям сочинял едва ли не дольше, чем сам рассказ и остановился на «Ниле Уильямсе». На его собственное имя похоже, но что это он никто не догадается. Не догадается же?

Следующая неделя прошла как на иголках. Уил едва ли не дежурил у почтового ящика, чем вызывал насмешки сестёр: «Письмо от подружки ждёшь?». Уильям лишь ухмылялся в ответ, не спеша развеивать их предположение. Уж лучше пусть думают, что от подружки.

И вот долгожданный конверт в руках. Выхватив его из пачки, он небрежно бросил остальные письма в гостиной, взбежал по лестнице и заперся в своей комнате.

«Уважаемый мистер Уильямс...»
Уил на секунду подумал, что письмо не ему, но вспомнил псевдоним, который сам же придумал и продолжил читать.
«Вынуждены отказать в печати вашего рассказа. Однако, в вашем тексте видны зачатки таланта. Вам следует лучше ознакомиться с предметом, о котором пишете и тогда...»
Там было что-то ещё, но у Уильяма опустились руки. Ну хоть «зачатки таланта» нашли...

Уильям не выходил из своей комнаты весь день. Он раз за разом перечитывал письмо редактора и свой рассказ. Что он написал не так?
- Уил, - услышал он робкий голос матери из-за двери.
- Это ничего, что она не ответила на твои чувства… - Продолжила она, не дождавшись ответа.
Чувства? Уильям поднялся и открыл дверь.
- О чём ты? - спросил он мать, оказавшись с ней лицом к лицу. Он был уже выше и смотрел на неё сверху вниз. А вот глаза у неё были почти такие же, как у него. Всё равно, что в зеркале.
- Ну... Девочки рассказали... Тебе написала одна леди и ты... - Уильям, поняв, о чём мать толкует и откуда идут ноги у этой сплетни рассмеялся.
- Вот про это я и напишу в следующий раз! - Сказал он и потянулся за бумагой.

Тот рассказ показался блёклым самому Уильяму и он его никуда не отправил, зато понял, что имели в виду редакторы. Он переживал чувства людей из книг, но никогда не жил сам. Ну о чём ему писать? О любви? Он никогда никого не любил (родители и сёстры не в счёт). О дворовых играх и хулиганствах мальчишек? Он никогда в них не участвовал. О бизнесе и политике? Это уж увольте.

С этого дня он старался не избегать жизни, а идти ей навстречу. Уроки танцев? Ладно. Балы? Хорошо!

Господи, да кого он обманывал. Он проклял день, когда пошёл на один из них.

А дело было так.
Отбывая повинность Проводя время в светском обществе, Уильям всегда старался приходить попозже, а уходить пораньше. Так было и в этот раз. О’Нил явился, когда танцы были уже в разгаре.

Едва только Уил вошёл в общую залу, где музыканты ненадолго умолкли между танцами, как на него буквально налетела незнакомая девушка:
- Потанцуйте со мной. - Без предисловий заявила она, в своём пышном платье похожая на сине-зеленую птичку - Ну же, как раз вальс начинается.
Уильям оторопел от такой наглости, а она тем временем взяла его за руку и повела к центру зала.

Уил вёл не слишком умело, ну как мог. Она же всё время высматривала что-то.
- Куда вы там смотрите? - Спросил Уил.
Она пожала плечами:
-Да так, ерунда,- но Уильям уже успел заметить по направлению взгляда, что смотрела она на молодого джентльмена, который сейчас, стоя со скрещенными на груди руками, пристально смотрел на них. Уильям знал его - Бенджамин Росс. На несколько лет старше Уила, хотя усы заставляли его казаться ещё старше. Рослый. Руки как у гориллы. В детстве он был тем ещё задирой. Да и повзрослев не слишком-то изменился. Уил слышал краем уха, что из-за Росса произошло нескольких очень неприятных историй.
- Это из-за него вы на меня напали?
- Он считает, что я должна только с ним танцевать.
- А вы должны?
- Вот ещё! С кем хочу, с тем и танцую.
- Как вас хоть зовут?
- Элизабет.
Уильяму не хотелось, чтобы этот танец заканчивался. Не потому, что ему нравилось танцевать или прельщало общество новой знакомой, а потому, что он предчувствовал неприятный разговор с Россом. И всё же всё имеет конец.

- Уил, дружище, как насчёт того, чтобы прогуляться, подышать свежим воздухом, а? - Обратился к нему Росс после танца нарочито изображая приветливость.
- Я только что пришёл. Ещё не хочется. - Уил попытался сделать вид, что не понимает, куда клонит задира.
- А уводить чужих невест тебе хочется?
- Никакая я тебе не невеста! – возразила Элизабет. Пожалуй, намного громче, чем это хотелось бы всем участникам разговора. На них уже поглядывали остальные.
- С тобой, Бет, мы потом поговорим. – Фамильярно ответил Росс. – А от тебя, Уильям я требую извинений.
- За что?
- За то, что компрометируешь Элизабет.
- Бен, он не… - вступилась девушка.
- Ладно, извини.
- Значит признаёшь, что виноват?
- Чего ты от меня хочешь? – Вздохнул Уил, не зная, как выйти из этого положения.
Росс стянул перчатку и швырнул её Уилу в грудь. Тот машинально поймал. По спине пробежал холодок. Дуэль?
- Завтра в семь. На пустыре за амбаром на Лэйн стрит.
Росс и несколько его приятелей вышли из зала.
- Прости… Я не хотела… - сказала Элизабет, но Уил её уже не слушал.

Стоит ли говорить, что Уильям не спал всю ночь? Даже не раздевался. Было о чём подумать, знаете ли. Не ходить? Слишком многие видели эту сцену - клеймо труса на всю жизнь и позор для семьи. Идти? Да Росс прирежет его как щенка.

О’Нил выехал тайком, чтобы никого не будить. Интересно, что родители и сёстры будут делать, когда узнают, что Уильяма больше нет? Женщины наверно расплачутся. Мать особенно жалко. Показалось или он видел свет в одном из окон? Неважно.

Он прибыл на место за пол часа, но Росс с приятелями уже были тут. Спешился, привязал лошадь. Было ощущение, будто его тело стало деревянным и больше ему не принадлежало. Он начал обращать внимание на мелочи, которые не замечал никогда: как ветер колышет волосы, как стучит сердце, как вздымается грудь, чтобы принять глоток воздуха. А ведь у него чертовски круто получается дышать… Жаль бросать дело, которое так хорошо удаётся.

- Думал ты не придёшь, - ехидно заметил Росс.
Уильям не ответил.
- Ножи или револьверы? Я и то и другое взял.

Уильям с роду никакого оружия в руках не держал. Битва на ножах с рослым Бенджамином была бы унизительным зрелищем. Нет, он не доставит им такого удовольствия. По крайней мере умрёт достойно.

- Револьверы.
Друзья Росса подали оружие.
Бенджамин взял один, умелым движением крутанул барабан, защелкнул, взвёл курок, протянул Уилу рукоятью вперёд.

Пальцы Уильяма сомкнулись на холодном металле. Тяжёлый...

- Правила знаешь? - спросил Росс, но не дожидаясь ответа, начал объяснять. - Становимся спинами друг к другу. Отходим на 10 шагов. Поворачиваемся. Когда Билл даст сигнал, стреляем. В каждом револьвере по одной пуле. Готов?

Стоя спиной к Россу, Уил думал о том, как хорошо начинался вчерашний день. И как всё дошло до этого?

Шаг первый, второй.
В обувь будто налили свинца.

Третий, четвёртый.
Сердце стучит так, что слышно, наверно, за пару миль.

Пятый, шестой.
Оружие тяжелее с каждой секундой.

Седьмой, восьмой.
Воздух стал густым, как патока.

Девятый, десятый.
А револьвер точно заряжен?

Поворот. Сигнальный выстрел. Рука, словно чужая поднимает револьвер. Бам!
Мимо.

А Росс не выстрелил. Стоял, самодовольно ухмыляясь:
- Так и думал, что ты промажешь.
Теперь револьвер поднял он. Уил стоял с бесполезным оружием в руке. Ствол наведён точно в лицо. Уж Росс с двадцати шагов не промажет.

Бенджамин демонстративно поднял руку вверх и выстрелил в воздух. Улыбнулся сквозь усы. Размашистым лёгким шагом подошёл к Уилу и похлопал по плечу:
- А ты молодец. Я думал сдрейфишь. Ну что ребята, поехали?

Уил остался один. Даже не заметил, когда Росс забрал у него револьвер. Кое-как доехал до дома и проспал до вечера.

Когда он спустился на ужин, ему передали записку:
«Спасибо, что защитили меня от мистера Росса на балу и мне жаль, что вы сами пострадали от этого. За Росса я точно ни за что не выйду. А вы, если окажетесь в Саванне, всегда будете желанным гостем в моём доме. Адрес: …
Надеюсь, когда-нибудь ещё встретимся.
Элизабет Олсен»
Уил смял записку и выкинул её, стараясь побыстрее забыть и дуэль и всё, что с этим было связано.

Он думал, что никогда больше не увидит Элизабет, но судьбе было угодно распорядиться иначе.

Прошло полгода с той злополучной дуэли, когда Уил с семьёй отправился в Саванну. Знакомство с семьёй Белтроп… Балы, приёмы… Всё как в Атланте, только жить приходилось у родственников. Вот на одном из приёмов, Уил снова повстречал Элизабет.

Сказать по правде, когда он её увидел, подумал, что нужно выскользнуть из дома так, чтобы никто не заметил и вовсе с ней не общаться. Но она заметила его и подошла.
- Мистер О’Нил! Не ожидала вас встретить здесь.
«А я-то как не ожидал», - подумал Уил, но вслух сказал положенное в таком случае приветствие и поведал о том, что они приехали в гости к родственникам.

После обмена любезностями, Элизабет посчитала правильным рассказать об их истории с Россом.
Их родители договорились о помолвке ещё лет шесть назад, когда она была ребёнком. Да и она в то время была благосклонно к нему настроена, однако, когда она приехала в Атланту пол года назад, Росс вёл себя так, будто они уже женаты. Так, будто она его собственность.

- Это ужасно, - говорила Элизабет. – Я решила, что если уж выйду замуж, то за человека, который будет относиться ко мне ка к равной.
Они поговорили ещё немного о правах женщин (у Уила не было определённого мнения на этот счёт). А потом о литературе (а вот тут ему было что рассказать)… Задержавшись допоздна Уил осознал, что впервые ему не хотелось уйти с приёма как можно быстрее. А вот Сюзанна, кажется, на него немного обиделась. Ну да вроде не слишком.

В целом поездка в Саванну Уилу даже понравилась. Они с Элизабет стали иногда писать друг-другу.

А потом началась война. Уил её сперва не очень-то и замечал, но потом и до него стали доходить тревожные слухи. Он стал читать не только книги, но и газеты, чтобы быть в курсе событий.

Больше всего его беспокоила мобилизация. Он один раз был под прицелом и ему не понравилось. Жить так несколько месяцев что-то не хочется. В отличии от большинства сверстников он не видел в войне особой романтики, зато чётко видел возможность умереть. А умирать не хотелось. Особенно на войне, смысла в которой он не видел.

Его удивил случайно подслушанный разговор родителей. Не темой как таковой, а тем, кто из них какую сторону выбрал. Он считал, что это мать попытается всеми силами обезопасить его, а отец будет стоять на том, что сын должен защищать честь семьи. А оно вон как оказалось.

Когда отец спросил: «Уил, почему бы тебе не поехать в Европу?», - Уильям едва удержался от того, чтобы расцеловать его и помчаться собирать вещи. Ответил «почему бы и нет». А на вопрос «куда бы он хотел отправиться» без колебаний сказал «в Париж».

Почему именно Париж? Потому что там центр Европы. Там жили многие из героев его любимых книг. Да и французский, выученный по книгам, попрактиковать не помешает. Ко всему прочему, хотелось свободы и самостоятельности, а не быть нахлебником у родственников.

Выбор сделан! Европа ждёт. А тут… Тут и без него разберутся.

Если Уилла спросить: «какое твоё первое воспоминание»? Он, пожалуй, рассказал бы о том, как мама с сестрой-младенцем на руках читала на ночь книгу вслух. А потом с двумя сёстрами… Одно из самых счастливых воспоминаний.

В игровой была целая полка с детскими книгами. Вот только днем дети в основном проводили время с нянюшкой, а та читать не умела. Уилл часами разглядывал картинки, сочинял истории, которые в этих книгах могли бы быть и декламировал их вслух.
«Мастер, да вы никак читать умеете!»- восклицала нянюшка. Уилл был бесконечно горд собой.

Читать он и впрямь научился рано, выпытывая у матушки «что это за буква» или «как читается это слово». Увидев, что Уилл сам читает, отец ласково потрепал его по затылку и вернулся из следующей поездки с красивым иллюстрированным букварём. Уильям был счастлив.

Среди книг он и рос, так и не обзаведясь друзьями. Не то что бы он намеренно избегал общества. Просто у него и других мальчишек совершенно не было общих интересов. О'Ниллу было скучно беситься во дворе и отрывать хвосты ящерицам, а другие не понимали, как можно просидеть весь день уткнувшись в пыльные страницы. Дальше «привета» при встрече общение не заходило. Куда больше времени он проводил в обществе сестёр и матери. И книг…

С книгами у Уилла было связано много воспоминаний. Вот, к примеру, другое… Ему было лет восемь, когда он решил во что бы то ни стало пробраться в библиотеку. Туда ему был ход заказан. Взрослые боялись, что «малыш испортит книги».

Уильям потихоньку стянул ключ с отцовского стола. Несколько дней выгадывал момент, когда можно будет проникнуть в «святая святых». Отец-то уезжал часто, а вот мама и сёстры всегда были дома, да и негры никуда не девались.

За это время ключа даже не хватились! Библиотека была в доме «потому что так принято» ну и бумагами там отец иногда занимался. Чаще же всего О’Нил старший был в отъезде, а библиотека на замке. Отец коллекционировал книги, покупая то, «что должно быть в каждой приличной семье», но сам их почти никогда не читал.

Для Уильяма же это были сокровища. Книги немало стоили и сами по себе, но настоящая драгоценность – это хрустящие страницы, на которых, будто мелкие птички, выстроились буквы. Они превращались в слова, а слова в иные миры…

О, сколько счастливых часов Уилл провёл позднее в этой библиотеке. Тут его ждали Гулливер и Айвенго, Дон Кихот и Манфред, Король Артур и Гамлет. Позже, когда он подрастёт, отец разрешит выписывать ему и новые книги по почте. Ну а пока… Пока его даже на порог этого Рая не пускали.

Пришлось решиться на хитрость. Уил подговорил негритёнка (сына одной из служанок) отвлечь взрослых. Взамен обещал целую горсть лимонных тянучек. Как именно тот будет отвлекать не договорились. А зря!

В час Х начался переполох. Какие-то крики снаружи. Ну Уилл ведь этого и добивался, поэтому дождавшись, пока все уйдут смотреть «что же там такое», отпер заветную дверь.

Сказать по правде, на этом план и заканчивался. Вот он внутри. От собственной дерзости и бумажного счастья вокруг выпрыгивает сердце. Но что делать дальше?

Уилл подошёл к ближайшей полке и провёл рукой по кожаным корешкам. Красота какая. А запах… Запах! К вкусному запаху бумаги и чернил примешался едкий запах гари. Это что ещё такое? Уилл услышал, как забегали по комнатам.
«Его нигде нет», - говорил голос няньки.
«Он в доме! Ищи!» - отвечал срывающийся на крик голос матери.

Кто-то догадался дёрнуть дверь библиотеки. А вот и он…
Мать застыла на пороге.
Уилл сжался, ожидая ни то окрика, ни то удара, но вместо этого она наклонилась и крепко-крепко обняла его. Объятия длились всего секунду.
«Идём быстрее», - сказала она, отстраняясь и беря его за руку.

Выйдя из дома, Уилл понял КАК негритёнок решил всех отвлечь. Этот идиот подпалил сено у конюшни. У ДЕРЕВЯННОЙ конюшни, которая примыкала к дому. К счастью, совместными усилиями всех домашних и соседей огонь удалось потушить до того, как станет слишком поздно. Лишь одна стена обуглилась. Дебил черномазый! Правильно говорят, что негры ничего не соображают! Выпороть его, а не тянучек! Обидней всего, что почитать ничего не успел…

Во время «пожара», отца дома не было, но, когда вернулся, Уиллу досталось. Нет, никто не узнал, что фактически это господский сын чуть не спалил дом (с негра-то спрос не велик). И даже негритёнка никто не заподозрил. Подумали, что кто-то сигарету не затушил… И кинул в сено? Ну да, ну да… Нет, к пожару Уилл «отношения не имел», а досталось ему за то, что без спросу зашёл в библиотеку. Мать рассказала, что именно там его нашла.
Уильяму пришлось выслушать долгую лекцию о том, что «у мужчины есть долг». Это-то тут причём? Короче говоря, «долг мужчины» оказался в том, что, помимо прочего, нельзя заходить в библиотеку даже если она оказалась не заперта. Ха! Так они и про ключ не узнали!

В качестве наказания за проступок отец решил, что Уилл неделю проведёт под домашним арестом. Но так и быть, если ему так уж нужны книги, он может заходить в библиотеку с отцом, выбирать что ему надо и читать под надзором матери или няньки в гостиной.
А наказание-то где? Уильям торжествовал. Его не только не наказали, а, можно сказать, наградили. Пожалуй, надо вместо одной горсти тянучек дать негру две!

Так началась его библиотечная жизнь.
Когда Уилл подрос, стал проводить в библиотеке времени больше, чем отец.
«Если любишь читать, из тебя выйдет отличный юрист»- говорил отец, похлопывая сына по плечу. Иногда О'Нилл старший подкладывал на стол Уилла ту или иную книгу по праву. Уилл прочитывал их по диагонали, чтобы не расстраивать родителя и снова брался за страстно любимые романы.

Время шло. Уже не мальчик, но юноша начал задумываться о будущем. Чего Уилл хотел?
Чего НЕ хотел он знал точно - того, чего больше всего желал для него отец.
Он НЕ хотел заниматься плантацией.
НЕ хотел становиться торговцем.
И уж точно юриспруденция была не для него. От всех этих законов со скуки сдохнешь.
Вот только Уилл скорее съел бы носок, чем признался бы в этом отцу.

В глубине души Уильям хотел стать писателем. И хотя порой он пописывал повести и стихи, которые старательно прятал от окружающих, это ему казалось такой несбыточной мечтой, что он и себе-то не признавался.

Ну а если из более реального… попутешествовать было бы здорово… Европа… Россия… Индия… Китай...
Как-то раз Уильям взял глобус и почти всерьёз размышлял о возможности кругосветного путешествия.

Но первым начинать разговор с отцом о путешествии Уилл опасался. Быть может когда-нибудь потом, когда представится случай.

Для Джун вся история с культистами была первым большим приключением, но далеко не последним.

Иногда, как в тот день, когда она шагала по большой дороге с Адрианом и кулаками, казалось, что приключений с неё хватит и неплохо было бы осесть в какой-нибудь деревушке. Но потом становилось слишком скучно. Дорога звала в путь.

Однажды в одной из таверн Джун заметила мага, который что-то строчил пером в длинном свитке пергамента.
Сев с друзьями за столик поотдаль, она неотрывно смотрела на волшебника.
- Адриан, а ты писать умеешь? - Вдруг спросила она. - Меня можешь научить?

Спустя недели, научившись писать, Джун отправила письмо родителям:

Здравствуйте мама и дядя.
Простите, что ушла и не давала о себе знать.
У меня всё хорошо.
Я нашла друзей.
... И кажется, влюбилась.

Прежде чем отдать письмо на почтовую станцию, она тщательно прятала его от Адриана из-за последней строчки.
Когда-нибудь она скажет и ему... Потом. У них ведь столько всего ещё впереди.

Две недели назад Фаргар Базрак получил письмо от Гангрена Роксикера.
В нём говорилось, что Роксикер хочет встретиться со старым другом. У него есть дело в котором помощь не помешает, если тот свободен. И что помощь это обещает богатство и процветание как самому Базраку, так и всем окрестностям Фандалина (городу, расположенному у подножий Гор Меча). В письме он просил собрать небольшую команду надёжных людей, готовых помочь.

Фаргар собрал. Кого-то из них интересовало золото (Гангрен обещал не скупиться), кто-то хотел возродить прежде величественный город и помочь его обитателям. Кого-то тянула вперёд дорога приключений. Так или иначе, в этот день они сидели за столом в таверне Золотая подкова.

Широко распахнув дверь в таверну вошёл дворф с длинной рыжей бородой, а следом за ним тенью рослый человек. На поясе человека висел меч, а в осанке угадывалась воинская выправка.

Фаргар Базрак не видел Гангрена много лет, но сразу же узнал в вошедшем дворфе старого товарища с котором они прошли и огонь и воду - Гангрена Роксикера.

Увидел Фаргара, Гангрен поспешил к компании, но задержался у другого столика, где в одиночестве сидел молодой человек.
- Годфри, рад тебя видеть.- Он хлопнул парня по плечу.- Хорошо, что ты пришёл. Иди к нам, мне есть что вам всем рассказать.
Дворф и сопровождавший его воин уселись за общий стол.

- Выпивку всем за этим столом за мой счёт!- сказал дворф официанту, когда тот подошёл.
- Рад тебя видеть, дружище, как же давно не виделись - обратился он к Фаргару. - И с вами, друзья, познакомиться тоже рад!
- Знакомьтесь, Сильдар Холлвинтер, мой товарищ и верный помощник - представил он человека, на что тот учтиво кивнул.

Официант быстро вернулся и поставил по пинте эля напротив каждого.

- Ну, выпьем на богатство! - сказал дворф, поднимая свою кружку. - Потому как я скоро разбогатею, это дело верное и сегодня хочу это отпраздновать!
- Не стоит об этом так громко говорить, - почти шёпотом впервые заговорил Сильдар.
- Да-да, надо быть осторожней, знаю-знаю, - понизив голос передразнил человека бородач, и подмигнул Годфри, а потом продолжил хоть и чуть тише, но не особо таясь.
- Я вас просил прийти не просто так, а потому как дело есть. Богатство оно хоть и верное, а из земли ещё не выкопано. Для начала нужно перевезти припасы из Невервинтера в Фандалин. Мы бы с Сильдаром и сами справились, но на мулах тащиться два дня, а нам уже завтра надо там встретиться с моими братьями. Без обид, но кроме Фаргара и Годфри я никого из вас не знаю. А потому платить буду за каждую часть выполненной работы. За перевозку телеги до Фандалина по 10 золотых каждому (5 плачу вперёд). А об остальной работе поговорим там. Согласны?

- Гангрен, мы спешим, - напомнил дворфу Холлвинтер.
- Да, помню я помню. Друзья, давайте сразу пойдём к телеге и лошадям, а там всё подробнее обсудим.
Роксикер выпил залпом свою кружку, пригласил всех следовать за ним и первым вышел из таверны. Сильдар свой эль даже не пригубил и пошёл за дворфом.

Джун вздохнула. Она рассчитывала найти здесь приют. Она выносливая и может идти много часов подряд, но кто знает, сколько ещё до ближайшей таверны. Да и солнце клонится к горизонту. Блин, шла бы и шла бы с тем караваном. Всё этот старый развратник!

- Здравствуйте и вы. А как деревня-то называется? И какой ближайший город, где таверну найти можно и насколько далече?

Выслушав ответы, Джун спросила:
- Быть может найдётся кров тут для меня? Я и в конюшне спать могу. А еда... Обойдусь как-нибудь.

В бою против ещё 6 орков не выстоять, - поняла Рори. Даар и Сэм повержены, она сама тяжело ранена. Но и убежать от них они едва ли смогут...

Рори выхватила меч у лежащего без движения Сэма (хобичий меч по размеру для человека больше походил на кинжал), метнулась к вождю и приставила лезвие к его горлу, почти повиснув на нём.

- Всем стоять и бросить оружие! - крикнула она, чтобы бегущие к ним Орки наверняка услышали.
- Скажи им, чтобы остановились, иначе тебе конец и женушку свою увидишь по ту сторону бездны. - Добавила она лично для Шагрола.

Рори кивнула в ответ на слова Адриана.
- Что сказать он желает переговорщику такого, чего не может поведать всем нам?

В голову Рори пришла идея. Не совещаясь с друзьями, она решила высказать её прямо орку.
Она говорила медленно и чётко, стараясь подражать манере речи собеседника. Может так они лучше понимают?

- Я пойду. Но не ТУДА, - она показала за спину орка, где собрались его соплеменники, - а ТУДА, - показала в ту сторону, где переговорщики окажутся на расстоянии полёта стрелы как от орков, так и от её товарищей.

Ну и в отличии от любого из членов группы, Рори будет не безоружной, так как оружие её - кулаки.

Дэймона выписали через месяц. Зрение так и не вернулось, так как сетчатка была сильно повреждена, но он стал испытателем новых бионических глазных протезов, которые транслируют изображение с визора прямо в мозг. После нескольких месяцев реабилитации, ему разрешили вернуться на работу.

Киберлайф хотя и отрицала свою вину в случившемся, выплатила Дэймону солидную компенсацию, чтобы замять дело.

Хотя сразу после случившегося, андроидов повсеместно стали отключать во избежании повторения инцидента, вскоре они снова вернулись на свои места, а бунт одного из них из них посчитали "трагической случайностью". Впрочем, программа Кроули по усилению контроля за андроидами была пущена в ход.

Оазис "залёг на дно" и даже прекратил свою деятельность на чёрном рынке торговли голубой кровью. Про Патрика Джейн тоже больше никогда не слышала.

Йен по началу был зол на Джейн и отказывался с ней общаться, но Дэймон убедил его, что Джейн в случившемся не виновата, а быть может не вмешайся она, всё было бы ещё хуже. Он взял Джейн снова к себе на работу, но уже в качестве "приходящей прислуги", а не с проживанием.

Оливия полностью оправилась от инфаркта и снова живёт тихой-мирной жизнью в своём старом доме. Алисия по прежнему работает у неё.

- Она в порядке, - сухо ответил Йен, - насколько может быть в порядке человек в её возрасте после инфаркта. Через неделю должны выписать.
- Ну а ты как? - обратился Йен к Дэймону. - Что там произошло? Или если не хочешь, можешь не говорить...

- Нет, всё в порядке, я расскажу - отозвался Дэймон. - Иначе тут в тишине с ума сойду.

- Когда вы уехали, я остался зале. Кроули отвечал на вопросы журналистов на сцене. Тут появилась Ребекка (я не заметил, когда и откуда она пришла) и в качестве журналистки спросила его: "допускает ли он, что у андроидов есть самосознание, а соответственно и право на свободу". Кроули ответил в своём духе, что "и речи об этом быть не может". Она не отступила и заявила "а как быть с тем, что дроиды способны на самопожертвование". Никто не понял о чём тут речь, а Кроули снова залепетал про глупости. Но на сцену начал подниматься андроид. И тут до меня дошло о каком самопожертвовании шла речь. Я вбежал на сцену и столкнул его за кулисы - туда, где не было людей. Произошёл взрыв и вот, я тут. Больше ничего не помню, кажется, я потерял сознание. А что у вас было, когда уехали?

Йен коротко рассказал всё, что приключилось с ним и Джейн после расставания с Дэймоном. Дэймон поинтересовался "а что с Ребеккой и компанией", но ни Джейн, ни Йену не было известно ничего об Оазисе.

Они посидели ещё некоторое время все втроём. Потом Йен ушёл и Джейн снова осталась с Дэймоном наедине.
- Джейн... Помнишь, я говорил о свидании, когда всё закончится, - едва слышно сказал Дэймон. - Я передумал... Не стоит тебе, наверно, со мной встречаться...

Рори Рой уклонилась от занесённой над ней секирой и обрушилась на Орка голыми руками. Быть может кому-то покажется нелепым бросаться с кулаками на существо, которое вооружено и крупнее тебя, но если знаешь в какие точки как бить и имеешь достаточно умения, чтобы самому не попасть под клинок, навык безоружного боя может оказаться смертельнее любого меча или арбалета.

Шквал ударов обрушился на врага. Рори дотрагивалась до орка то тут, то там открытой ладонью и на первый взгляд эти касания не могли принести никакого вреда, но на деле каждое из них несло смерть.

Дэймон оставил наушник включённым, чтобы Джейн слышала, что происходит. Он разговаривал с Коннором.

- Не ожидал вас встретить здесь, офицер Кхан. - Голос андроида звучал приглушённо из-за того, что он находился на расстоянии от наушника.
- Аналогично. - ответил Дэймон.
- Вы желаете узнать почему я здесь?
- Не откажусь...
- Видите ли, у меня есть основания полагать, что мисс Симонс является соучастницей преступной группы андроидов, именуемой себя "Оазис". У меня есть доказательства, что она связывалась как минимум с одним членом этой организации. Я установил слежку за мисс Симонс. Судя по камере авто-такси, она прибыла сюда и я почти уверен, она всё ещё тут, так как ни одна из камер наружного наблюдения не зафиксировала, что она покидала помещение. У меня есть разрешение задержать её.
- Эй, а разве ты не должен был согласовать всё со мной? Мы вроде как вместе работаем! - возразил Дэймон.
- Отнюдь, офицер Кхан. Я работаю на полицию штата, но сам по себе. С вами же мы сотрудничаем, когда это идёт на пользу делу. Здесь же... Смею предположить, что Вы являетесь неблагонадёжным в данном вопросе, так как сочувствуете мисс Симонс. Так показывает анализ моей нейронной сети.
- Засунул бы ты свой анализ в жопу.
- Не имею возможности сделать это, офицер Кхан. Кстати, позвольте спросить, а почему Вы здесь?
Дэймон секунду поколебался, борясь с желанием отправить Коннора куда подальше, но всё же ответил:
- Мой друг Йен Олсен выступает. Пришёл его поддержать.
- Тот самый, у которого живёт мисс Симонс? Вы не думаете, что они могут действовать заодно?
- Не думаю. И под Джейн ты зря, дружок, копаешь... Кстати... Вы же андроиды с одного взгляда распознаёте человек перед вами или андроид. У меня есть подозрение, что одна из гостей - переодетый андроид, можешь глянуть?.. Чёрт, где она?
- Это у людей, вроде мисс Симонс, порой бывают странные фетиши, офицер Кхан. Не думаю, что кому-то из андроидов придёт в голову заниматься переодеваниями. Прошу прощения, офицер, хочу до начала выступления осмотреть служебные помещения.

- Джейн, он идёт за сцену. И пока мы говорили, я потерял Ребекку...

Дороже жизни.

- Ну да, ты у нас дока в том, чтобы притворяться андроидом... - Скептически заметил Йен.
- А мне кажется хорошая идея, - воодушевился Дэймон. Думаю у меня выйдет провести "помощника", а у Джейн хорошо получается под дроида косить. - Он подмигнул девушке, - Она ведь даже тебя обманула, хотя ты не просто разок её увидел, а жил под одной крышей.

Йен поморщился будто от зубной боли при упоминании об обмане Джейн.

- Ладно... - Наконец согласился он. Но нам нужно всё продумать. - Дэймон, можешь раздобыть план конференц-центра?
- Не вопрос. Давайте так, я сейчас сдам смену, вернусь сюда и всё придумаем.
- Валяй. - Согласился Йен, и Дэймон уехал.

Когда дверь захлопнулась за полицейским, наступила гнетущая тишина. Йен посмотрел на девушку и, будто не зная, чем заняться в собственном доме, наконец сказал:
- Ну... Я буду в кабинете... - И пошёл наверх, оставив Джейн одну.

Алисия выглянула из кухни:
- Вы тут чай пить будете, или в столовой накрыть?
- В столовой, - коротко ответил Йен, не столько потому, что это было удобней, сколько для того, чтобы занять девушку ещё ненадолго.

Оливия ничего не говорила, будто обдумывая слова Джейн.
- Не робот... Чтож, оно и к лучшему, я всегда говорила, что роботы с людьми не сравнятся. Ну а ты что? - обратилась она к Йену. - Не прогонишь же её?
- Не прогоню, - ответил Йен со вздохом, как бы говоря, "а куда я денусь".
- Вот и отлично. А там глядишь и свадьба.
- Ба!
- Да пошутила я, пошутила! Но в твоём возрасте уже и девушку пора бы завести, - Оливия рассмеялась своей шутке.

Снова подошла Алисия:
- Чай готов.
- Уже идём, - отозвалась Оливия.

В столовой их ожидали три чашки чёрного чая, налитый в аккуратные фарфоровые чашечки. Такие сервизы, наверно, только у стариков и остались.
Обслуживая гостей, и раскладывая по тарелкам лимонный пирог, Алисия то и дело поглядывала на Йена и Джейн, не понимая, что же их связывает.

- Знаешь, Джейн, Йен уговаривал купить и мне робота. - Сказала Оливия в продолжение их разговора, - Ну да, это было бы дешевле, чем держать помощницу, но роботы не заменят обычного человеческого общения, а для человека, живущего в одиночестве это важно. Мы с Алисией и в картишки бывает играем, а когда я вяжу, Алисия любит мне читать. Правильно, дорогая?
- Конечно, миссис Олсен, - отозвалась Алисия, но что-то грустное было в её улыбке.
- Когда был жив Марк (это мой муж) мы вообще без прислуги справлялись. Даже, когда по дому бегали два бесёнка. Йен рассказывал, что они с Самантой жили здесь?
- Ба, кому интересны эти подробности? - вмешался Йен.
- Ну отчего же нет? О, я придумала! Давайте посмотрим фотографии. Алисия, сходи за альбомом, пожалуйста.
- Хорошо, миссис Олсен, - сказала Алисия и вышла, чтобы принести альбом.

По последней теме был только 1 рисунок, поэтому сразу без голосования подвожу итоги.

На этой неделе с огромным отрывам снова победил Слон взмахнувший хоботом.
ссылка

И получает за это памятный значок "алиса из аниме, которого нет".



Этим постом я хочу подвести не только итог недели, но и итог всей игры.
Мне она поднадоела, да и, судя по активности игроков, остальным тоже. Поэтому время прощаться.
Баллы по итогам всей игры вы также найдете в таблице. Слон вне конкуренции. =)

Было очень интересно. Спасибо всем участникам.

Если кто-то захочет воссоздать игру, я совсем не против заимствования идеи и, быть может, даже поучаствую.

Джейн нашла дорогу назад. К счастью, у самого входа полицейских не было. Она увидела машину копов на той улице, где Джейн и Патрик "общались" с грабителями почти на том же самом месте. Возле машины были Дэймон и дроид Коннор. От неё до полицейских было метров 100.

Коннор, увидев, как она выглядывает из-за угла, сказал что-то Дэймону и направился в её сторону. Узнал с такого растояния? Или просто решил опросить прохожего? Это было не понятно.

1. Шаша - ???
2. Макс Худин - ???
3. Рыжий заяц - Динозавр(ы)
4. Слон взмахнувший хоботом - Узор

Узор - криптик



Читаю Архив Буресвета. Там есть персонаж Узор. Прозван он так потому, что в нашем измерении едва заметен и виден лишь как едва различимый узор на поверхности (будто искажение света). В своём родном же измерении, куда немногие из нашего мира могут заглянуть, он выглядит как гуманоидное существо со знаком вопроса вместо головы. И зовутся такие существа криптиками. На рисунке один из узоров-криптиков в естественной среде обитания.

1. Шаша - ???
2. Макс Худин - ???
3. Рыжий заяц - ???
4. Слон взмахнувший хоботом - Узор

1. Слон взмахнувший хоботом - ???
2. Рыжий заяц - Космический корабль
3. Иван - Один из ваших персонажей на этом сайте

Имя мне - Красный... Мак.

Огнепоклонники

Кажется почти никто не ждёт от Алисы в стиле аниме ничего хорошего...

Если бы Алиса Селезнёва попала в мир Alice Madness Returns, то...

Сегодня от меня безумный комикс.

Чтобы ознакомиться с первоисточкником, читайте второй подвиг Геракла.

Если в одной вселенной есть девочки с кошачьими ушами, то где-то в другой, должны быть кошки с человечьими... Они ведь тоже нэко-девочки?

1. Тим - ???
2. Лич - ???
3. Слон взмахнувший хоботом - ???
4. Рыжий заяц - ???
5. Кварианец - Древнегреческие мифы И наука.

1. Совушка - ???
2. Амадеус - Станция метро, обязательный элемент: перспектива
3. Дух Творения - ???
4. Слон взмахнувший хоботом - ???
5. Тим - ???
6. Лич - ???
7. Рыжий заяц - ???

Если всё будет нормально, завтра можно будет закрыть треклятый долг.
Но встреча с Оливией только завтра. Этот вечер надо как-то перекантоваться человеком. А что делать с личными вещами? Да и переночевать где-то надо...

К Джейн подошёл андроид-менеджер кафе:
- Ваша сессия окончилась. Хотите ли её продлить?

В полумраке не так-то просто было разглядеть помещение.
Филя осторожно спускалась по ступеням, когда Зог-Зог бешено завопил. Она выхватила нож и приготовилась защищаться.

Футы нуты. Всего лишь статуя?
- Мухомор, тебе бы нервишек подлечить. К жрецу в городе для этого сходи что ли, или попробуй мой грог, специально для тебя сварю, как вернёмся.
Говорила она полу-шопотом. В таких местах, как в гробницах, кажется, что мёртвых можно разбудить, если разговаривать слишком громко.

Фелиция заставила свой нож светиться и остановилась напротив статуи и вгляделась в каменное лицо. Чья она? Кто её возвёл? А если она имеет ритуальное значение, то почему в подвале, а не там, где она будет доступна всем верующим. Филя пыталась представить, как выглядела башня до того, как была разрушена. На церковь она вроде не походила.

Эй, а там слева блестит что-то?

Приехали, так приехали...

Но Филя не унывала. Ночлег и еда нашлись, остальное, она была уверена, тоже утрясётся.
Филя настояла, что раз уж они здесь харчуются бесплатно, то она поможет Талии на кухне. А заодно и местные сплетни узнает... Ну а не сплетни, так хотя бы парочку местных рецептов.

Хоббитеса во время готовки с удовольствием развлекала радушную хозяйку. Играть было не с руки, но от пения её ничто не удержит (разве что кусочки еды, которые она время от времени пробовала):
Раз, два, три, четыре.
На весах четыре гири,
А с другой стороны
На весах лежат блины.
На дощечке возле дома
Я сама их испекла.
Ни один не вышел комом,
Ни один не подожгла!

Помимо весёлых песен, Фелиция рассказала и пару забавных историй из того времени, когда у неё был собственный трактирчик.
- Ну а ты, Талия, расскажи что, да как у вас тут. Особливо мне этот шериф ваш интересен. Как там его? Пелле? А охрана его что за типчики? Это ваши местные или наёмники какие?

Мириам ударила по маленькому сгустку заклинанием, не дожидаясь, пока оно доползёт до них.

Сгусток взвился всем своим существом, хлестнул по камню несколькими щупальцами, отросшими из его нутра, так же быстро втянул их назад, сжался в крохотный комок и испарился.

Талку так и не представилась возможность проверить, что будет, если рубануть по жиже мечом.

***

Когда опасность миновала и все вздохнули свободно (Дышать свободно в канализации? Ну-ну), сверху из-за щита послышался скрип открываемой двери.

Кто-то несколько раз кашльнул, послышался шелест одежды, а затем отверстие в щите оказалось загорожено. И так скудного света в "пещерке" стало ещё меньше, зато тем, кто не обладал тёмным зрением можно было порадоваться, что они не видят ту часть тела, что закрыла свет.

Сверху послышались неприглядные звуки биологического происхождения, которые помимо того, что досаждали слуху, ещё и изрядно испортили воздух. А спустя ещё несколько секунд вниз свалилась "бомбочка", тут же поглощённая жижей в бассейне с таким же аппетитом, с каким некоторое время назад она лакомилась мясом, протянутом Бреной.

Лазерные мечи на радость Саше не только имели лазерное лезвие (которого не имелось у устройства в её руках), но и внушительного размера рукоять.

Недолго думая, Саша резко развернулась и попыталась ударить этой рукоятью Морта в глаз.

Инара воспользовалась предложением Кайфаса. Не так-то это просто, оказывается, взгромоздиться кому-то на плечи, даже когда тебе помогают.
Островитянка осторожно подняла люк, готовясь бросить его и соскочить с плеч друга, если там будет опасность.

Талк и Зандер

Каменная дверь ушла вниз, открывая проход. Оттуда повеяло свежим воздухом и в конце недлинного туннеля был виден солнечный свет.

Джондолар и Талвин
Знания Джондолара не позволяли судить о происхождении яйца. Однако, похоже, скоро это будет очевидно. По яйцу, которое эльф хотел было раздавить, прокатилась волна так, будто оно было мягким. Через мгновение оно лопнуло, развалившись почти пополам. Перед Джондоларом оказался детёныш гигантского паука. И судя по тому, как быстро он расправил лапки и нацелил жвалы на своего обидчика, гигантские пауки были не тем видом, что рождаются беспомощными.
Почти одновременно и второй паук выскочил из своего яйца.

Наверно было бы логично выхватить кинжал, но страх сковал ум, а потому Инара продолжала колоть стрелой туда, куда могла достать.

Поняв, что Кирку сейчас не поздоровиться Инара тоже решила ему как-то помочь.
Она подбежала к одному из братьев, выдернула из причёски шило и воткнула его в плечо задиры.
Волосы девушки рассыпались чёрным водопадом.

Услышав про "дядю Васю" Таня не удержалась от улыбки. В своих мыслях она тут же окрестила его Оби Ваном Кеноби.

- Но эта убийца ведь вроде Фреди Крюгера, может убивать только во сне? На фестивале явно никто не будет спать. И как затмение влияет на сны?

Идеи? Какие могут быть идеи, когда ещё вчера ты спокойно заснул, а сегодня ты, видите ли, избранный? Уж если Оби Ван не знает что делать, куда же им...

- Прошу, не забирайте моего отца, - обратилась к стражникам Инара. Кайфас был старше нее лет на 20 и вполне сошел бы за такового, - у меня нет матери.. Не делайте меня сиротой. Клянусь, мы не нарушим ни одного закона и уедем из города при первой возможности.

Она пыталась давить на жалость и надеялась, что получается убедительно. А вот клятва... Клятва была вполне настоящей и именно так Инара и рассчитывала поступить.

- Что?- Только и смогла сказать в растерянности Таня. В первую минуту она даже подумала, что он шутит. Сейчас они вместе посмеются, а потом пойдут готовить завтрак.

Но дверь захлопнулась и она осталась одна в пустой квартире. Как же так?

Она с трудом встала, надела тапочки и накинула халат. Потом подошла к закрытой двери - будто собака, которую оставил хозяин, в ожидании, что дверь вот-вот откроется, он вернётся и можно будет порадоваться, виляя хвостом. Она бы, наверно, заплакала, но не плакала только потому, что все ещё не могла поверить в случившееся.

Пошла на кухню, сделала себе кофе. Блин. Как же неудобно готовить кофе на одну чашку - ведь турка на две. Перелила воды... Какая-то муть вместо кофе получилась. Попробовала и вылила.

Уселась в любимое кресло-грушу, взяла блокнот, думая порисовать что-нибудь. Рисование всегда приносило ей радость, но, кажется не в этот раз.

Ричи запрыгнул на колени, видимо сочувствуя хозяйке, а быть может просто жрать захотел. Она почесала его за ухом и только сейчас заплакала, уткнувшись лицом в кошачью шерсть.

      Ди отошла в сторонку так, чтобы было хорошо слышно и видно Шона, но в то же время чтобы не находиться в центре толпы. А он здорово играет. Прямо завораживает, хотя вроде и ничего особенного. Сама Ди музыкой совсем не увлекалась, была совершенно не в курсе основных музыкальных трендов, но всегда приятно послушать хорошее исполнение, особенно если играет твой друг.

      А что потом? Они собирались уйти, вот только куда? Вообще-то Диана даже подумывала напроситься к Шону переночевать. После того что случилось сегодня, домой возвращаться было страшно и она сомневалась, что смогла бы уснуть в собственной постели.

      - Как ты знаешь, мой дядя работает в полиции. Поэтому я прошу тебя никому об этом не рассказывать. Не хочу его подводить. Так вот, от него-то я и узнал кое-что, чего пока ещё не знают другие. Скорей всего не знают. - Шон немного помешкал, раздумывая, с чего бы начать. - Ты знаешь, что она жила на третьем этаже?

      Конечно, Ди знала, что мисс Уиллоубрук, хотя мысленно Диана звала её Мэри, жила на третьем этаже. Диана редко кого пускала в свою жизнь и Мэри была одной из тех, кому почти полностью удалось пробиться сквозь толстый панцирь недоверия. А началось их знакомство с того, как однажды, после субботней поездки в Атлантис, когда Ди решившая по привычке немного прогуляться пешком на обратном пути, но в итоге застигнутая дождём, прикрываясь зонтиком, который с удивительной настойчивостью пытались вырвать из рук периодические порывы сильного ветра, подходила к очередному перекрёстку, из-за угла выскочил на сумасшедшей скорости какой-то эгоист на джипе и с ног до головы обдал Диану грязной водой из лужи. Девушка уже готова была принять всю безысходность положения и того, что ей придется несколько остановок ехать в таком виде в автобусе, как вдруг её внимание привлёк старенький Форд, развернувшийся на перекрёстке и остановившийся прямо перед ней. За рулём была мисс Уиллоубрук - она тоже возвращалась домой после покупок, но, в отличие от Ди, что-то прикупив. Она не просто предложила, но настояла на том, чтобы доехать до неё - а жила она недалеко - и воспользоваться своей стиральной машиной и сушилкой. Пока одежда стиралась, они пили чай и, слово за слово, разговорились, если можно так сказать о Диане. Выяснилось, что Мэри только-только устроилась в университет, оттого-то и лицо Ди показалось ей знакомым. Потом мисс Уиллоубрук отвезла её домой. Затем они несколько раз виделись в коридорах университета и просто здоровались. А потом Диана решила записаться к ней на лекции. Дальше было то кафе, а за ним - долгие интересные разговоры за чашкой чая после пар, когда удавалось найти время. Они делились новостями, впечатлениями. Правда почти всегда Мэри говорила больше Дианы и никогда не настаивала, чтобы Ди что-то рассказывала, если той не хотелось, поэтому беседа никогда не была похожа на разговор пациента с доктором. И вот сейчас, зная какой разговорчивой и жизнерадостной была Мэри, несмотря на то, что окружающие считали её тихоней, Диана просто не могла представить, что та покончила с собой. Это не укладывалось в голове и не могло быть правдой.
      - Конечно знаю, - ответила Диана на вопрос Шона. - А что там твой дядя выяснил?

      Они вышли из дома, прошли через сад и, оказавшись за оградой, стали прогуливаться по тротуару.
      - Третий этаж, Ди. Самоубийство. Кто в здравом уме станет ТАК заканчивать жизнь? Это же не смертельная высота, понимаешь? Она сломала шею. Её нашли на тротуаре. Но дядя Джером сказал по секрету, что, во-первых, криков и шума никто не слышал, а во-вторых, если бы её выбросили из окна, то она упала бы не на тротуар, а на машины - там стоянка вдоль дороги. Тут я начал прикидывать, как можно выбросить человека так, чтобы он при падении сломал себе шею. И знаешь, что? - Они переглянулись. - Лично я пришёл к выводу, что это невозможно. Не прокатит такое с человеком, который не хочет умирать. Да, покалечится там, переломает себе что-нибудь максимум. Но вряд ли шею! Это надо целенаправленно и выверенно нырять в асфальт, да ещё не факт, что получится - можешь отбитой задницей и ногами отделаться... И ладно, если б это было всё... - Парень ещё сильнее помрачнел. Видимо, было ещё и "в-третьих".

      По мнению Дианы, всё же упав с третьего этажа, шею сломать - раз плюнуть, да и почему она упала бы на машины, а не на тротуар, если бы Мэри кто-то "помогал", Ди тоже не поняла. Но, кажется не это сейчас было самым важным...
      - И что еще?

      - А вот это вскипятило мой мозг не на шутку. Дверь у неё была заперта изнутри, притом на цепочку. А внутри... Ф-ф-ф... - сжав губы, он тяжело выдохнул, будто спуская пар. - Внутри у неё погром, но это не похоже на следы борьбы. Вернее, не совсем так. Просто это очень похоже на другое. Я не могу описать так, как мне это рассказал дядя Джером, потому что всего я не запомнил, но в общем и целом это выглядит как какое-то буйное помешательство. Помимо перелома шеи, у неё есть и другие травмы. Например, синяки на плечах, как будто она несколько раз с разбегу пыталась высадить дверь, забыв про то, что открывается она внутрь, не говоря уже о замке и цепочке. Синяки и ссадины на бёдрах на уровне кухонного стола. Стол был перевёрнут на бок. Кстати, и мягкая обивка входной двери изодрана так, будто её драло какое-то дикое животное. А ногти, вернее пальцы мисс Уиллоубрук - именно в таком состоянии, что этим животным, прости за сравнение, явно была она. Ну не бред? Но если бы у неё не было открыто на кухне окно, то я думаю, что вряд ли бы она выпала. А я думаю, что она именно выпала. Всё это очень похоже на какой-то агрессивный лунатизм. - Шон на время прервал свой рассказ, чтобы посмотреть на небо - было пасмурно и холодно. Он сложил руки лодочкой, выдохнул в них немного тепла и хорошенько потёр ладошки. - И если ты думаешь, что и это всё... То нет. Утром с похожими травмами - я не про шею, а про остальное - в больницу обратилась целая куча народу. И знаешь, что? В основном, это были жильцы того же самого дома! Об этом в полицию сообщили из больницы. Причём из соседних домов тоже было несколько обращений. И когда полиция опрашивала соседей, у тех, кто согласился впустить копов внутрь тоже творился бардак, у некоторых из них. Большинство даже не захотело разговаривать с полицейскими, а остальные попросту не смогли ничего внятно объяснить. А теперь вот тебе финальный штрих: прошлой ночью был сильный туман. И я думаю, что это всё же не туман, а, может быть, какой-то газ? Или химическое облако?

      От рассказа Шона, волосы на затылке встали дыбом. Ну ничего себе... А что если... В голову снова пришёл сегодняшний бомж, который каким-то образом оказался в доме Ди. Ведь девушка и сама была готова с ним сражаться и начни она бороться с собственной галлюцинацией, выглядеть всё могло бы примерно также.
      - Шон, только не посчитай меня за сумасшедшую... Но у меня дома сегодня тоже творилось что-то странное.
      Диана сделала паузу, размышляя, насколько безумно звучит то, что она собирается сказать, но раз уж начала...
      - По дороге домой я встретила бездомного. Он напугал меня - говорил всякую чепуху и кричал про какую-то искорку. А когда я вернулась домой, то увидела его сперва из окна, а через минуту он оказался в моей комнате. Но разумеется его там быть не могло - входная дверь была закрыта, да и мимо мамы он никак не прошёл бы, а она ничего не видела. А ещё вопил как резаный, так что будь он реален - поднял бы на уши всю округу. Я уверена, что это была галлюцинация, но я же не сумасшедшая, Шон. Если там был какой-то газ, из-за которого у всех шарики за ролики заехали, могу поклясться, что у меня дома сегодня было что-то похожее.
      Диана посмотрела на парня, оценивая, как он воспринял всю эту чертовщину.

      Согнутую фигурку девушки можно было заметить в углу землянки. Кажется она что-то стирала или занималась каким другим нехитрым делом, коими заполнялись несчётные дни. Лишь очень внимательный наблюдатель мог бы обнаружить в этой сгорбленной фигурке ту деву, что заставляла трепетать всё население Хиджиямы - мужчин от вожделения, женщин от зависти. Ледяная вода, в которой часто приходилось возиться, сделала кожу грубой, а ногти ломкими. Волосы утратили свой былой лоск от того, что их тут не вымыть как следует. На кого она стала похожа? Даже о́ни испугались бы, увидь её в лесу. Легко быть красивой и желанной, когда живёшь во дворце с сотней комнат, когда слуги одевают тебя в шелка и подносят на блюдах неисчислимые лакомства. В деревне Минами её хотели увезти к Намахаге, как прекрасную наложницу покинувшего мир смертных даймё. Сейчас же любая деревенская прислужница показалась бы миловидней. И дело не только во внешности. В глазах, что раньше сверкали будто алмазы, потух огонь. Да и от тела осталась лишь оболочка, которая стала велика надтреснутой душе.
      Сямисэн сломан и песни позабыты... Кроме одной. Её Айюна часто напевала сидя у изголовья Рёусина, надеясь ни то смягчить его страдания, ни то заглушить его стоны.

Почему ты красная, Летняя Звезда?
Потому что прошлой ночью страшный снился сон.
Из-за него пролила немало слёз.
Потому красные глаза.

Летняя звезда, куда ты бредёшь?
Я ищу ребенка, который ушел.
Потому грустные
Я вижу сны…

      В один из дней, когда юный князь уже достаточно окреп, он спросил:
— Мудрый Оммёдзи был советником моего отца, и долгие годы вызвали в нем привязанность ко мне. Славного Годзаэмона удерживает долг воина. Ронин надеется получить от меня то, что ему не дадут другие лорды. Маса делает на меня свою ставку — Намахага в любом случае не простит его. Всех людей, привязывает ко мне долг или выгода. Но не вас, Айюна-сан. Моя мать называла вас расчетливой, — Рёусин не стал упоминать остальные слова, которые его матушка использовала с этим вместе, — но оставаться здесь для вас — самый невыгодный из всех расчетов. Не скрою — вы не воин, не лазутчик и не знахарь, но меньше, чем с кем-либо, я бы хотел сейчас расстаться именно с вами. И все же, ваш ум здесь не к чему применить, а ваша красота может потускнеть от лишений, которые приходится терпеть. Так почему вы все еще со мной?
      От этого вопроса на глаза навернулись слёзы и, смахнув их рукавом, Айюна поспешила отвернуться, делая вид, что занята своими уже привычными хозяйскими обязанностями. От того ли она плачет, что вспомнила о своей былой красоте, которую утратила из-за Рёусина? Или же от того, что сам вопрос обжёг точно горячие уголья? Она слишком сильно привязалась к этому человеку, а он смеет спрашивать, почему она с ним? Даже в своих мыслях она боялась называть эту привязанность любовью.
      На тарелке, которая попалась под руку Айюне вскоре наверняка появилась бы дырка — так сильно девушка тёрла её грязной тряпицей, пытаясь сочинить уместный ответ и разобраться в своих чувствах, которые будто оледенели в эту суровую зиму, а сейчас, когда жизнь Рёусина не была под угрозой и он мог снова говорить, потихоньку оттаивали.
      — Мне нравилось, как поют цикады в Хиджияме, — наконец со вздохом сказала она самую нелепую вещь, какую только можно было придумать. Но наверно Рёусин вполне мог бы понять, что скрывалось под этой странной фразой.

      Какими долгими кажутся секунды. Словно густая патока тянутся липкими нитями сквозь пространство. Лучше бы время совсем затвердело и остановилось. Тогда кровь Рёусина перестала бы вытекать из тела, а сама Айюна смогла бы ему как-нибудь помочь. Ах нет, время бы остановилось и для неё, сделав их всех каменными изваяниями. Но оно беспощадно и не останавливается. Жаль.
      Холодная уверенность снаружи и обжигающая боль внутри - вот, что было у Айюны на сердце. Что ж, пусть враги тоже почувствуют эту боль хотя бы отчасти. Им не хватает лишь искры, чтобы начать сражаться? Почему бы не помочь им с этим?
      — Брось, если вы были друзьями, то наверняка, славный Хидеки будет тебе отличным господином,- обратилась она к тому, кто так жестоко ранил Рёусина, "забыв", ко всему прочему, добавить формы вежливости в обращение. — Уж не лучше ли сразу встать перед ним на колено и посвятить ему свой меч?
      Ничто не причиняет бóльшую боль мужчине, чем уязвлённая гордость.
      Пусть вцепятся в плоть друг друга! Пусть перегрызут друг-другу глотки! Они это сполна заслужили! О да, Окура-сан. Удача нам всем еще понадобится.
      В пьесе сложнее Айюна еще не играла. И, пожалуй, лишь звон стали может доказать сейчас, что она хорошая актриса.

      Ди даже не хотелось думать о том, как он проник в её комнату. И ещё меньше о том, как он отсюда исчез. Он так кричал... Странно, а почему мама еще не прибежала проверить, что случилось? Сердце Дианы, начавшее было успокаиваться снова рванулось из груди. А вдруг он что-нибудь с ней сделал? Кое-как поднявшись на ноги, она подошла к двери. Когда её ладонь легла на дверную ручку Ди поняла, что руки предательски дрожат. Она положила вторую ладонь сверху, чтобы унять дрожь и не без труда открыла дверь.
      - Мам, ты в порядке?! - Почти прокричала Ди. Впрочем, голосовые связки тоже все ещё не пришли в норму, так что получилось тише, чем она рассчитывала.

      ***

      Тихие ночные улочки были именно такими, какими Ди ожидала их увидеть - пустынные и тёмные.
      На полузаброшенной станции выходило слишком мало народу, чтобы по тротуарам тянулись цепочки людей, спешащих домой с работы или учебы. А те, кому не повезло (а быть может наоборот повезло) тут жить, скорее всего уже сидели по домам.
      Большинство людей посчитало бы, что для одинокой девушки небезопасно гулять так поздно вечером в пустынном районе и, возможно, были бы правы. Но Ди почему-то верила, что неприятности могут происходить с кем-то другим, а именно с ней ничего плохого не случится. Или же эта вера свойственна не только Ди, но и всем человеческим существам вообще?
      Так или иначе, остаток пути до дома прошёл без приключений.
На пороге же Диану встретили две тыквы, которые вызвали у девушки тяжелый вздох и разом развеяли мечтательное настроение от вечерней прогулки.
      Больше Хэллоуина она не любила только рождество. На оба этих праздника все люди, казалось, сходили с ума. Нет, ну серьезно, праздновать All Hallows Eve* и день рождения человека, которого никогда возможно и не существовало? Увольте. Однако же мама от обоих этих праздников была без ума. Вот и сейчас, когда Ди зашла в дом, та вовсю занималась тем, что украшала гостиную марлей, изображавшей паутину.
      — Привет, мам, — по возможности весело и беззаботно поздоровалась Ди. Если ей самой не нравился праздник, это вовсе не повод портить настроение и маме. Диана по-своему её любила, и проявлялось это, в основном, в том, что старалась по мере сил, если это было не слишком обременительно, казаться именно тем человеком, которого мама хотела в ней видеть, но которым Диана на самом деле не являлась. К примеру, она хорошо училась, хотя на учёбу ей было плевать, или, вот как сейчас, была готова тихонько проскользнуть в свою комнату, вместо того, чтобы сделать замечание о том, что гостиная стала похожа на цирковой балаган.

      Айюна бежала так быстро, как могла, но ей было не перегнать лошадь. Жаль, что она не может превратиться в голубку и упорхнуть от преследователей, а быть может, обернуться вороной и выклевать обидчикам глаза? Но она не голубка и не ворона... А потому далеко ей не уйти. Всадник преградил путь к отступлению.
      Надо же, он её знает. Выходит и она его видела когда-то? Быть может на многочисленных приёмах среди сотен гостей... Вот только даже если бы от этого зависела её жизнь, вспомнить его лица не смогла бы. Да и к чему это?
      Поехать к Намахаге? А что, по большому счёту не так уж это изменило бы её судьбу. Стала бы наложницей при другом дворе. Играла бы на сямисэне и пела на пирах... Женщины не связаны самурайскими клятвами, вот только поцелуй Рёусина всё еще не остыл на губах.
      Айюна встретилась глазами с всадником, пытаясь заглянуть в его душу. Наверно для кого-то он хороший слуга. А для кого-то быть может хороший муж и отец... Или, по крайней мере мог бы им стать...
      Лязг оружия позади заставил девушку вздрогнуть. Рёусину не выстоять одному против нескольких. Быть может он уже лежит в траве умирая.
      С ледяным выражением лица Айюна подошла к всаднику и протянула Хидеки руку, чтобы тот помог ей взобраться на лошадь.
      - Похоже, вы хорошо служите своему господину. Отвезите же меня к нему.

      Почему-то стало обидно. Сложно сказать из-за чего. То ли из-за того, что его сестра делает зарисовки из прошлого, а Том о них никому не рассказывает (во всяком случае не Арли), то ли из-за его холодного тона. Она хоть и без спросу явилась, но можно как-то и повежливее было… Но не зря же она на другой конец города тащилась, поэтому сказала, как есть:
      — Я была в больнице у Ким. Её перевели, но мне передали камеру,- Арли сделала паузу, глядя на стену перед собой. На Тома отчего-то неловко было смотреть, — Там что-то есть… Странное. Я подумала, быть может тебе тоже будет интересно.
      А ещё хотелось понимания и поддержки со всей этой дребеденью о старом Рэдстоне. Но за поддержкой она, похоже, точно не по адресу пришла.
      — Я бы по телефону позвонила, но номера не знаю, — решила она оправдать свой визит, чувствуя, что Томми, мягко говоря, ей не рад.

      Решение принято и что бы теперь не произошло, их с Рёусином судьбы связаны невидимой нитью.
      Казалось, что время остановилось и из всех звуков остался лишь стук копыт. Ту-дум, ту-дум, ударялись копыта о землю, ту-дум, ту-дум, вторило им сердце. И они вдвоем неслись в пустоту. Путь впереди также тёмен и не изведан, как и их будущее. Глаза здесь бесполезны, остались одни чувства. Она чувствовала дыхание Рёусина и биение его сердца сквозь тонкую ткань одежды, чувствовала, как капельки пота скатываются по шее разгоряченной лошади, чувствовала, как приминается трава, по которой они скачут. Она чувствовала, что всадники позади кажется приближаются, хотя и не видела их. А вот страха отчего-то не было. Наверно оттого, что боишься всегда за будущее, а если живешь лишь одним мигом (а как иначе, если находишься между жизнью и смертью), страху не остается ничего другого, как прятаться в укромных уголках души.
      Остановка стала неожиданностью так, что, если бы Рёусин не поддерживал бы её, она наверняка свалилась бы с лошади. И еще большей неожиданностью стал поцелуй, который последовал после.
      Сейчас совсем не время и не место для поцелуя. Две занятые друг другом фигуры слишком простая мишень. А быть может наоборот? Если тебе угрожает смертельная опасность, следует воспользоваться случаем и проститься друг с другом, прежде, чем встретиться с ней лицом к лицу?
      Время остановилось. В животе затрепыхались бабочки и поднимаясь всё выше заполнили всё естество. Она даже не думала, что поцелуй с мужчиной может быть настолько приятен. Он был не похож на страстные и влажные поцелуи прежнего лорда Ишу и уж точно не похож на безжизненный поцелуй Кёдзи. Преследователи, ночная погоня и их собственное незавидное положение вылетели из головы. Остался только Рёусин и в это короткое мгновение мир принадлежал только им двоим.
      Но поцелуй окончился также неожиданно, как и начался и Айюна стояла на твёрдой земле. Когда Рёусин велел бежать к лесу она собиралась было возразить. Что он сделает один против нескольких всадников? Быть может она снова сможет помочь ему, оказавшись поблизости, если он окажется в беде? Но в итоге, Айюна решила, что должна ему доверять и дотронувшись для уверенности до рукояти кинжала, бросилась бежать в сторону леса.

Сомнения разрывали грудь.
Прими она предложение молодого господина и их обоих, возможно, ждет смерть.
Откажись она и, кто знает, что станет с ним, но её наверняка ждет бесчестие. Хотя конкубине ли рассуждать о чести?
Айюна не могла точно сказать, сама ли она приняла решение или бесчисленные духи управляли её телом. Всё было как во сне - в кошмаре, от которого невозможно очнуться.
Но так или иначе, её рука оказалась в руке Рёусина, а через долю секунды она уже сидела на скакуне перед принцем, дрожа всем телом ни то от холода, ни то от страха, ни то от ещё каких-то странных чувств, которые переполняли её.

Они не успеют... Сколько времени нужно конюхам, чтобы найти огонь? Сколько еще потребуется, чтобы оседлать лошадей?
Она изо всех сил старалась добежать до конюшни, но к чему?
Когда Кохэку оглашал свой план, о ней даже не упомянул. И он прав. Без неё у Рёусина есть шансы выехать из деревни и добраться до союзников? А она? Разве сможет она также быстро скакать на лошади. Она вообще не была уверена, что сможет удержаться на спине скакуна, да еще без седла. На глаза навернулись слезы, но Кохэку прав. Им нужно ехать, а она останется. Что бы ни ждало ее здесь.
- Вам нужно ехать, господин,- вмешалась Айюна,- В прошлый раз нам удалось победить, так как они нас не ждали, но теперь, если нас поймают, уже не отпустят. Вы должны ехать. Не медлите.

Как хорошо, что вокруг темнота и он не видит катящихся по щекам слез. В последнее время слишком часто приходится плакать... А голос... Она была вполне уверена, что голос звучит ровно.

Айюна проснулась опустошенной и голодной. За окнами темнота, но судя по шуму, крестьяне собираются на обещанный праздник.
Стоит и ей на него пойти. Бывшая наложница давно привыкла к тому, что пиры были для нее не только развлечением, но и обязанностью и этот не считала исключением. А потому, выходя из комнаты, захватила с собой сямисэн чудом уцелевший в сражении.

И всё же, этот пир был не таким, как пиры во дворце. Девушку окружали не ухоженные вельможи, а неказистые крестьяне. Вместо изысканных кушаний на столах-подставках стояли скромные блюда, которые крестьяне приготовили из того, что смогли найти у себя в погребах. Прямо не пир, а какая-то пародия. Айюна вышла на крыльцо, где для гостей была накрыта еда. Вот принц гордо восседает на своем стуле, аки на троне. Вот спутники с которыми они пустились в дальний путь из Хиджиямы сидят вместе небольшой группой. Но оглядев крыльцо, Айюна поняла, что её здесь, кажется, не ждали. Пустота в душе сменилась обидой и гневом. Было бы очень глупо уйти просто так. Все видели, что она приходила. Если она уйдет лишь от того, что не нашла себе места, она лишь покажет собственную беспомощность. Девушка на секунду остановилась в нерешительности. А потом достала из-за спины сямисэн и начала играть, скрывая за музыкой собственную обиду. Пусть считают, что она пришла сюда сыграть им.

Бати* резко дергал струны, заставляя инструмент стонать. И все же нотки грусти, что занимали сейчас сердце девушки, отражались в быстрой мелодии, которая в иное время могла бы быть веселой. Музыка как раз была под стать этому "пиру во время чумы".

Закончив играть, Айюна поклонилась сперва отдельно принцу, а потом всем присутствующим и направилась прочь с крыльца, твердо намереваясь задать трёпку старшей дочери Масы, которая, кажется, тут всем заправляла.

*Бати - медиатор сямисэна.
Музыка: ссылка

Арли по началу действительно не собиралась читать дневник. Ну правда. Честно-честно.
Но открыв его, не читать уже не могла и руки сами собой тянулись к белым страницам, а глаза бегали по строчкам, исписанным аккуратным почерком.
Когда она дошла до описания сцены в столовой, руки задрожали, а глаза наполнились слезами. И снова Алан. Он умер из-за нее, но неужели не может оставить её в покое?! Сколько еще он будет напоминать о себе?! В этот момент она не жалела Алана, а была на него зла за то что он то и дело встаёт у нее на пути в виде призрака. Сколько можно?! Она вскочила из-за стола и со всей силы швырнула дневник об стену, будто он и был всему виной.
Впрочем, гнев отступил также быстро, как и возник. Алан не виноват. И дневник не виноват. Быть может все же стоит пить те таблетки, что выписал психотерапевт, нанятый мамой во Флориде, а не спускать их в унитаз?
Арли подобрала коричневую книжецу. Ну вот, страницы помялись. Она разгладила их ладонями, уселась снова за стол и принялась читать дальше.

После прочтения стало ясно, что это дневник Ким. А чей же еще? Не Беннет же. Он явно принадлежал девушке, которая была с ними тогда в лесу. У Ким единственной была камера, о которой рассказано в дневнике. Ко всему прочему, она вроде бы дружила... Дружит с Роном.
Арли со вздохом захлопнула дневник. Не в её правилах присваивать чужие вещи. Надо вернуть его владелице.

Свет режет глаза даже сквозь закрытые веки. Попытался встать, но тугие ремни не дают даже пошевелиться. Ты бы испытывал ярость, если бы мог что-то испытывать. Но одно из преимуществ мертвых в том, что они не чувствуют. Или это недостаток? Ты и сам запутался.
Лампу, светящую прямо в глаза отодвинули. Перед глазами появилась женщина лет под сорок, темные волосы с остатками некогда красной краски собраны в хвост на затылке. Та самая, что сделала вам с Дианой уколы. Кажется ты ее где-то уже видел, но память в последнее время подводила так часто, что уже и не надеешься на нее.
Она поменяла положение кушетки так, чтобы ты был полу-сидя и мог видеть её.

- Привет, Люк,- с небольшими нотками грусти сказала она. Настоящая это грусть или притворная? Если Люк ей не безразличен, то почему он связан?
- Ты, наверно не помнишь меня. Я Лора,- она тяжело вздохнула и опустилась на стул рядом,- Эх, Люк, если бы не ты, с Дианой всё было бы в порядке. И почему ты не можешь быть как все. Вечно тебя тянет на приключения, разгадывания загадок... Нужно было просто сдаться.
Она покачала головой, так, что Люк уже было и правда почувствовал себя виноватым, хотя по прежнему не понимал в чем дело.
- Где Диана?- спросил Люк, осмотревшись. В комнате, походившей на больничную палату её не было. Не было никого кроме Лоры и лишь глазок камеры говорил о том, что за ними наблюдают.
- Тебя волнует Диана? Странно, я думала мертвым уже все равно.
Люк задумался и сам. Все равно ли ему? Он не испытывал эмоций, но откуда-то из глубины сознания донёсся ответ:
- Волнует,- он не сразу понял, что сказал это вслух.
Лора рассмеялась, будто бы он выдал шутку. Но её смех закончился также внезапно, как и начался и женщина снова стала предельно серьезной:
- А не должна была бы. Прости, Люк, ничего личного, но пока ты жив, я не могу применять свои способности... А они дороги мне. Дороже тебя и дороже Дианы. Она вообще случайно пострадала. Так уж вышло. Прости. Ничего личного.
Лора вышла за дверь, оставив Люка наедине со своими мыслями.

Айюна уже собралась уходить из грязного помещения, когда увидела, как Рио обращается к крестьянке. Точно так же, как чёрная жемчужина видна на дне белой чаши, было вполне очевидно, куда он ведет. И как это восприняла Кимико - тоже вполне понятно.
Айюна проводила взглядом Рёусина. Неужели это правда он "продал" девочку? Не хотелось верить в то, что он на это способен, хотя, пока он был в подвале, Айюна решила бы, что это хорошая цена. Женщины часто бывают разменными монетами... Да вот хотя бы она сама... Но когда она пошла в дом Окура это по крайней было её собственное решение. Отец никогда бы так не поступил, не согласись она сама. А Кимико...

Ютанари посмотрела вслед убегающей девушке и быстро вышагивающему ронину (или точнее, новоиспеченному самураю дома Окура), направившемуся вслед. Она вспомнила, что еще совсем недавно почти ненавидела Кимико от того, с какой нежностью Рёусин повязывал ей повязку на руку и вот, эта повязка лежит в грязи. Кимико всего лишь крестьянка... Крестьянки ведь бывает спят с самураями и ничего... Но Кимико не такая, как все... Если ей не удасться всадить себе нож в живот "до", она непременно сделает это "после"...

"Это не моё дело. Это не моё дело",- твердила себе Айюна, идя прочь из крестьянской халупы... Но все же... Ни одна женщина такого не заслуживает.

"Да будут прокляты все мужчины на свете",- выругалась шопотом Айюна. И поспешила вслед за Кохэку. Она почти была уверена, что еще пожалеет об этом.

Айюна вошла как раз тогда, когда тишину огласил глухой стук ножа, упавшего на деревянные доски пола. Неужели опоздала? Но нет, вот они стоят друг напротив друга и следующая фраза мужчины уже наверняка разоблачает его намерения.

Она прошла вперед, так, чтобы при разговоре не нужно было повышать голос и встав почти рядом с Кимико, поклонилась Рио так же, как поклонилась бы иному титулованному самураю при дворе.
- Прошу прощения, Кохэку-сан,- начала она,- мне срочно понадобилась моя служанка,- едва заметная улыбка тронула её губы,- боюсь, нам придется срочно удалиться.
С этими словами она взяла Кимико за руку, крепко сжав её ладонь, и, увлекая девушку за собой, направилась к выходу, не обращая внимания на ронина.

Вот так новости. Не сказать, чтобы она была сильно удивлена поведением своенравного ронина... Но лично она всегда считала, что лишний раз поклониться не сложно, если это обеспечит тебе... Да хоть что-нибудь обеспечит вместо смерти на медленном огне или клинка в живот.

Айюна для себя сделала вывод, что палачом тут, кажется, выступает Годзаэмон собственной персоной, который как всегда слишком горяч. Ронин, конечно же не прав, что ослушался своего, пусть и временного, господина, но Годзаэмон кажется забыл (а быть может и не знал), сколько в их отряде человек и, особенно, сколько из них воинов.
- Моридзуки-сан, ронин, конечно же поступил прескверно, но не стоит ли оставить принятие решения о его дальнейшей судьбе нашему господину? Не считаете ли вы, что Окура-сан может остаться недоволен, если вы заместо него самого решите какого наказания заслуживает человек в подвале? Возможно он сам захочет разобраться с этим делом.
Конечно, Годзаэмон её и слушать не станет, начни она просто защищать ронина, пусть даже и оправдывая это тем, что воинов у них больше нет. Война и самурайская честь - не те аспекты жизни, на которые могли повлиять женские чары, поэтому ей оставалось лишь прикрываться именем Рёусина, надеясь, что принц (про себя она все еще называла его принцем) примет верное решение.

Выйдя от принца, Айюна не направилась в свои покои. Хотя она всё еще не отдохнула как следует, спать, когда за окном стоит какая-то кутерьма и то и дело раздаются чьи-то крики, было просто невозможно.
Любопытство заставило её выйти на улицу. Ничего себе, какая толпа собралась... Она колебалась, стоит ли подходить ближе, все же не дело благородной леди в толпу крестьян лезть, да и было ли зачем? Но все же любопытство взяло верх.

Впрочем, вблизи ситуация стала не сильно понятней. То что ронина посадили в подвал и он теперь из-за этого бесится ясно... Но вот почему он там оказался, что делает Кёдзи и зачем ему эти странные линии, а самое главное - как во всём этом оказалась замешана Кимико, было совершенно непонятно.

Приход Айюны в столь неподобающее для приличных женщин помещение не осталось незамеченным Годзаэмоном.
Ах, это вы, Айюна-сан! - самурай нежно и искренне улыбнулся девушке. - Какая жалость, что вам пришлось лицезреть это неприятное действо воочию. Я надеюсь, что вас не смутили мои речи - мой долг перед нашим господином требует многих жертв!
Девушка улыбнулась в ответ кончиками губ. Впрочем, её мимика была скорее точно выверенной, нежели искренней. Она не испытывала особой радости от встречи с молодым самураем, но и не хотела отталкивать его от себя. Такова всегда была её политика в отношении мужчин - вселять в сердце надежду, но никогда не давать повода упрекнуть себя в нескромности или легкомысленном поведении.

Айюна было хотела заговорить с Годзаэмоном, но не так-то просто это было сделать. Он в итоге оставил её ненадолго, чтобы перекинуться парой слов с колдуном, но когда снова отошел в сторону, она решила задать ему пару вопросов, чтобы все же понять в чем же дело.
- Крики отсюда подняли на уши всю деревню, Моридзуки-сан. Даже я в конце-концов пришла посмотреть что же здесь происходит. Быть может вы немного проясните картину? Отчего Окура-сама велел запереть в подвале нашего доблестного защитника? А ещё, зачем понадобился котёл?
"Уж не сварить ли заживо они ронина за непослушание решили?"-впрочем, эту фразу она предпочла вслух не говорить.

Труп стал неприятной неожиданностью и омрачил мысли девочки. Она не стала подходить близко и старалась на него не глядеть, хотя он, кажется, будто нарочно притягивал взгляд. Не то что бы она боялась... Но ведь все чувствуют себя неуютно рядом с трупами. Сказать по правде, Кайла до сих пор и не видела ни одного мёртвого вблизи. Не то что бы в деревне никто никогда не умирал. От старости мёрли и в драках не всегда силы расчитывали, но возле умершего Кайле никогда не приходилось бывать. Разве что издалека гроб, который несут на кладбище увидит, но одно дело гроб, а другое дело вот ЭТО... Даже недавно съеденная сосиска будто бы назад запросилась...
Еще и жутколицые спор затеяли. Хотя здоровенный жутколицый и вызывал у нее особую настороженность, но сейчас она была с ним полностью согласна. Бедняге уже ничем не поможешь, так что надо идти. Конечно, группа вооруженных людей наверняка справилась бы с волком, но что если их много, как там в тумане? В общем, не дело это. Приведи они кого-нибудь, кто сможет позаботиться о теле - толку больше будет.
Девочка пожала плечами, как бы говоря: "Тут уж ничего не поделаешь",- и поплелась вслед за здоровенным жутколицым. Боковым зрением, слегка наклонив и повернув голову, она наблюдала, что будут делать остальные, но была почти уверена, что они примут правильное решение и не будут попусту терять время возле мертвого бедолаги.

Айюна уже почти пришла в себя и собиралась подняться, когда поцелуй колдуна коснулся ее губ, будто укус пчелы.
Податливые губы едва пришедшей в себя девушки сдались под его напором. Поцелуй застиг врасплох так, что она с трудом понимала что произошло и поначалу она не сопротивлялась, впрочем, осознание происходящего быстро пришло.
Лежа на коленях Кёдзи, она не могла отстраниться, но и терпеть не собиралась, а потому, будто злая куница укусила мага за губу.
Так, что у его рта появилась кровь и он был вынужден прекратить.
Она не сказала ни слова. Лишь посмотрела ледяным взглядом в глаза Омомори и села, освобождаясь от его рук.
Голова закружилась и челюсть невыносимо болела, но она была так поражена поступком мага, что даже не обратила на это внимания.
С ней такое было впервые. Конечно, многие во дворце вожделели ее, но и пальцем не смели коснуться, поэтому дальше взглядов, провожающих точёную фигурку девушки, затянутую в несколько слоев ткани, дело никогда не заходило и лишь ныне покойный лорд Ишу имел право касаться ее губ.
- Не делайте так больше. Никогда,- в ее голосе не слышалось никаких эмоций и если не знать о чем речь, можно было бы подумать, что она о том, чтобы не кормить птиц на веранде или не забывать выключать лампы на ночь.
Она не хотела портить отношения с Кёдзи. Не смотря на его очень глупый поступок, она не могла сейчас запереться в своей комнате и не встречаться с ним. Что бы сейчас ни произошло, им вместе предстоит долгий путь до Ямато. Но она надеялась, что он достаточно благоразумен, чтобы не пытаться это повторить.

Ю все еще сидела, прислонившись к стене и пыталась прийти в себя. Физически она не перенапряглась - макс принял почти весь вес решетки на себя, но нервно... Руки все еще дрожали.
Черт, за один день они два раза чуть не потеряли члена экспедиции. Так нельзя. Это неправильно. "Может ну этот храм",- говорил внутренний голос,- "Они и так уже много чего нашли..." А другой его прерывал - "Нет, если не доберемся до загадок храма на нижних уровнях сами, это обязательно сделает другая экспедиция без нас..." Этого Ю тоже не хотелось. Но стоят ли загадки храма чьей-нибудь жизни?
С другой стороны, люди, которые ее окружали, ведь не дети малые, пусть сами решают...
Ю прислонила лицо к коленям. Глубоко вздохнула...
- Тут опасно, - Выдала она очевидную вещь. От волнения и пережитых эмоций в ее речи стал слышаться акцент, который раньше был почти не заметен, - я пойму, если кто-то из вас не захочет идти дальше, - Ю подняла голову и обвела всех взглядом, - Не отвечайте сразу, подумайте до завтра.
С этими словами она поднялась с каменного пола, взяла свою часть вещей и стала подниматься наверх.

Несмотря на возглас Радмилы, Ю старалась не терять зря времени. Она вытащила из одной из общих сумок ледоруб и с помощью него попыталась достать камень.
Ее действия были немного дерганными, потому что она спешила. Так уж устроен человек, что не спеша обычно все получается лучше.

Не каждый день жизнь начинается с нуля, но для человека, о котором пойдет речь, это был именно такой день.

Он проснулся на улице, лежа в груде картонных коробок. Рука затекла, и солнце неприятно било в глаза. Мужчина неуверенно поднялся на ноги и прикрыл глаза рукой от солнца. Где он? Он не помнил. Как здесь оказался? Тоже нет ответа. Но так как оставаться здесь не хотелось ни секунды, он побрел прочь из подворотни в которой очнулся. Что, черт возьми, произошло? Избили? Нет, не похоже. На теле нет ни одного синяка. Мужчина на всякий случай оглядел себя. Одет он был весьма просто. Синие джинсы, кроссовки, белая футболка и черная кожаная куртка. Одежда выглядела чистой и опрятной, но ее хозяин при этом не помнил совершенно ничего - даже как его зовут. Он еще раз попытался напрячь память, чтобы вспомнить хоть что-нибудь, но там зияла пустота. Будто и не было ничего в его жизни до этого самого момента.

Мужчина вышел из подворотни на улицу. По улице ехали по своим делам машины, по тротуарам шли неторопливые прохожие, не обращая никакого внимание на человека без памяти. Окна кирпичных домов, возвышающихся по обе стороны улицы, были немыми свидетелями всего, что здесь происходило, но они молчали и тоже не выдавали тайны того, что случилось с человеком.

Он побрел по улице, совершенно не представляя, куда именно идет и что ему делать. Он оглядывал встречных людей, но, если его взгляд сталкивался с их, они сразу же отводили глаза. Он было подумал не заговорить ли с кем, но что он скажет? "Я не помню кто я и как тут оказался, вы случайно не знаете?" Он усмехнулся собственной шутке у себя в голове и побрел дальше.

Когда Рио упомянул про "продать женщину", Айюна смерила его ледяным взглядом. Впрочем, через секунду её взгляд смягчился так, что ронин мог бы посчитать что холод в её взоре лишь почудился ему.
- Возможно, я еще смогу быть всем полезной, Кохэку-сан. Продать меня вы сможете только один раз,- вкрадчиво проговорила девушка.

Айюна не заставила себя просить дважды и поспешила уединиться.

Первым делом она рассмотрела, что же за одежду дай ей маг. Хвала небесам, это была простолюдинская юката*. Кимоно, которое она привыкла носить во дворце в одиночку без слуг она бы никогда не надела.
Изрядно повозившись со своими одеяниями (их без прислуги и снять оказалось не так-то просто) ей удалось облачиться в новый наряд, хотя спутникам и пришлось подождать. Роскошное алое кимоно с которым пришлось расстаться, она решила оставить здесь же. Слишком оно громоздкое, чтобы нести с собой, а если его кто-то увидит, возникнут лишние вопросы, откуда у не столь богатых путников взялись такие одежды.
В новом легком одеянии она чувствовала себя будто бы была почти голой. И пахло оно совсем не так, как она привыкла. И прическа тоже наверняка растрепалась. Но ничего, учитывая то, что еще десять минут назад ей чуть не снесли голову, одежда и прическа в этом новом мире, где у нее нет покровителя, не самое главное.

Поправив напоследок оби, она вышла к своим спутникам.

Арли начала дрожать. Хотя ноябрьский денек и был теплым, но только не тогда, когда на тебе насквозь промокшая одежда.
- Ну, может, тогда и пойдем уже?.. - внесла предложение Арли. Ей начинало казаться, что если не принять горячий душ, не переодеться, и не выпить чашку горячего шоколада, она замерзнет насмерть прямо тут.
Она попыталась снова взвалить на плечи рюкзак, но и так не легкая ноша от воды стала и вовсе неподъемной, поэтому девушка почти сразу поставила рюкзак назад.
- Может тут часть вещей оставить? А потом вернуться за ними, если что...- вслух размышляла она.

- И ничего,- немного с гонором ответила Арли. Ну чего мама к этой теме прицепилась-то.
- Насчет вещей, в гараже среди прочего хлама я вроде бы видела то, что нужно, пойду поищу...
Насчет "похода" мама оповещена, "нет" она не сказала, значит можно считать за согласие... Арли развернулась на каблуках, направляясь в сторону гаража. Лучше найти всё необходимое не откладывая. К тому же это позволит избежать странного разговора о приставаниях.

Получив утвердительный ответ от Маман, Грета отправилась за сцену переодеваться.
В отличие от многих других заведений, в "Железной лилии" танцы обходились без вульгарной обнаженки и делали ставку скорее на эстетическую красоту. Конечно, бывает, что широкая юбка "случайно" приподнимается, когда девушка кружится в танце или сами девушки как бы невзначай приподнимают их, демонстрируя любопытному зрителю стройные ножки, но все в рамках приличия. А с другой стороны, заметьте, для фантазии остается куда больше простора если девушка одета.

Когда зазвучали первые звуки фортепиано, Грета показалась публике. Сегодня она играла принцессу. Она исполнила небольшой вступительный танец. От затейливых вращений девушки у внимательного зрителя голова наверняка начинала кружиться не хуже, чем от эля. Чуть позже на сцену в несколько прыжков выскочила другая танцовщица, переодетая в мужской костюм. Это принц. Разумеется, сегодня на сцене ему суждено покорить сердце принцессы-Греты и самому навсегда быть покоренным ею. И вот уже две девушки резвятся на сцене, не давая заскучать публике. И когда казалось, что влюбленных уже ничто не может разлучить, на импровизированном балкончике примерно в метр высотой, сложенном из старых ящиков, появляется третья фигура - повелительница воронов, одетая во все черное. Тем временем, кто-то выпустил в зал настоящего ворона. Многие посетители уж было хотели прятаться под стол, решив, что дверь не закрыта и стаи воронов сейчас ворвутся в помещение с улицы, но вскоре стало понятно, что птица всего одна и боится людей куда больше, чем они её. Ворон пролетел через зал до ближайшего угла и выдав пронзительное "кар" уселся там на бочку с вином. Девушка в черном, заметив, что внимание снова приковано к ней, исполнила несколько замысловатых движений и поворотов на своем постаменте из ящиков, после чего спрыгнула вниз так, что зрители с замиранием сердца наверняка подумали, что она расшибет себе голову, но ее изящная фигурка в последний момент ловко сгруппировалась в воздухе и легко приземлилась на ноги. В этом и есть профессионализм, когда всем кажется, что это было "легко". Только что приземлившаяся повелительница воронов схватила Грету за плечи, после чего вдруг все лампы* в зале и на сцене погасли. Для этого трюка пришлось задействовать почти всех официанток, которые как бы невзначай их и погасили, но тут же снова зажгли вновь. Правда, когда свет появился, Греты на самой сцене уже не было. Вместо этого она показалась на "балкончике" до которого, конечно же, принцу никак не добраться. Но после еще некоторого количества танцев, полных страдания, Гретта расплетает свои волосы, которые специально для этого представления были "удлиннены" шиньёнами из нитей, закрепленными на диадеме (ох и намучились они с этими шиньёнами, когда готовились к представлению) и спускает их принцу. Принц одним махом взбирается на балкон по волосам принцессы (но на самом деле вовсе не по волосам, а по скобам, заранее вбитым в ящики). И вот, счастливая пара воссоединилась, повелительница воронов оказалась повержена одним лишь фактом того, что любовь победила разлуку и спешно удалилась со сцены. Но, конечно же, вскоре вышла вновь, чтобы вместе с Греттой и "принцем" поклониться зрителям.

Тут и сказочке конец. Кстати, сценарий представления, то бишь эту самую сказку, придумала сама Грета. Или уже откуда-то ее знала?.. Да нет, конечно же придумала.

Когда дверь открылась, Вика посмотрела на землю, покрытую снегом, что проносилась под колесами поезда.
Интересно, а умирать больно? Или перед тем, как мозг отключится просто не успеешь ничего почувствовать? Больно или нет Вика не знала, но то, что страшно - это было понятно наверняка. Странно, ведь перед тем, как она отправилась в эту поездку так хотелось умереть, прервав все душевные страдания. А сейчас, когда старуха с косой замаячила в дверном проеме, во что бы то ни стало хочется жить.

Очередной вопль злости и боли заставил девушку отвлечься от созерцания белого снега, который в перспективе мог бы стать ее могилой и увидеть, что в коридоре творился полный хаос и на время путь был свободен. Путь куда - тот еще вопрос. А вдруг в других вагонах то же самое? Но выбор был не велик - умереть сейчас или отложить это занятие на потом... Чем позже, тем лучше.

Девушка ринулась по коридору, где в судорогах корчились на полу "дети".
Странно было смотреть на корчившиеся от боли детские тела. А еще страннее то, что они совершенно не вызывали жалости - только мерзость и отвращение.
Вика на ходу сдернула дубленку с крючка в своем купе и схватила сумочку и перепрыгивая или уворачиваясь от розовых тушек побежала в сторону проводницы.

Айюна тоже замедлила шаг и в итоге остановилась. Ей бы, хотелось показать спутникам, что она сильная и готова пройти не один Ри*, но так устала, что уже и шагу ступить не могла. Ремешки от гэта* терли ноги (раньше-то она не ходила в них дальше чем из одной комнаты дворца в другую), поэтому она довольно давно шла в одних таби*, неся гэта в руках которые от такого обращения уже пришли в негодность, но даже в них было не слишком удобно. Камушки и веточки невыносимо впивались в ноги, что же было бы, если б она шла вообще босиком...
Она бы с большим удовольствием остановилась на ночь в самой деревне и переночевала бы у кого-нибудь в доме, но кажется они спешили настолько, что даже такая передышка была непозволительна. А если она сейчас не отдохнет, то до Ямато доберется лишь ее хладный труп, да и труп скорее бросят по дороге.
Не дожидаясь ответа принца, она молча уселась на траву возле Кирито и вытянула ноги.

*Ри - мера длинны, примерно 3 км.
*Гэта - сандалии на деревянной подошве.
*Таби - носки.

Мурашки пробежали по спине ни то от холода, ни то от страха, а может от того и другого вместе.
Увидев через стекло, что из других купе выползают такие же твари, Вика со всей уверенностью решила, что это конец. Оставалось только забиться в угол тамбура и ждать неминуемой смерти.

Взгляд девушки уперся в стоп-кран.
С опозданием Вика вспомнила, что один стоп-кран уже не помог, но попытка не пытка и со всей силы дернула рычаг.
А рядом была еще одна ручка... Ручное открытие двери. Вика повернула и ее, после чего попыталась открыть дверь.
Чтож... Если двери откроются, лучше уж она погибнет, выпрыгнув с поезда на такой огромной скорости, нежели ее сожрут эти странные существа.

Ну что этот Рид за человек такой? Только вроде бы завязался нормальный разговор, как он опять грубит... Да, чувствуется такими темпами друзей он найдет не скоро. Разве что соберет какую-нибудь банду отпетых хулиганов. Арли испытывала смешанные чувства - с одной стороны явную неприязнь к манере Алана себя вести, а с другой ужасно хотелось расспросить его про места, где он был и каково это так путешествовать. Она в и сама мечтала когда-нибудь отправиться в путешествие по стране верхом на железном друге, а Рид так буднично об этом говорит, будто такие поездки само собой разумеющееся дело.

- А родители что? С тобой ездят? - Арли задала до ужаса интересующий ее вопрос. Он ведь всего на год, максимум два старше. Неужели его одного колесить по стране отпускают. Ей самой-то мама и на соседней улице на байке покататься не позволила бы, а даже и без байка, пытаться отпроситься хотя бы куда-нибудь в соседний городок одной или с ребятами, было гиблым делом. Мама все еще считает ее ребенком и это ужасно бесит.

Наложница понадобилась даймё потому, что он не любил свою жену.

Та была чопорной и замкнутой, а на супружеском ложе вела себя как холодная мертвая рыба. Даймё женился на ней по расчету, чтобы не допустить нападения со стороны кланов, контролировавших Оми. В отличие от жены, наложница обладала диким и необузданным нравом, обманчиво хрупким станом, непредсказуемостью и искристым взором. Казалось, изнутри ее сжигал адский огонь безысходности. Она знала все потаенные струны души мужчин, и умела играть на них как на них, как на самисэне. Наложница была способна свести с ума любого мужчину, но вскружила голову первому мужу Ишу - ее правителю.

Ишу её отдали еще совсем молодой девушкой, незнавшей мужчин. Её отец был даймё крохотной провинции. И когда возникла угроза нападения, чтобы не вступать в заведомо проигрышную схватку, решил откупиться, отдав свою дочь. Впрочем, отцу это не помогло. Дочь у него была только одна и позднее, провинция Оми завоевала владения отца, а сам он погиб в схватке. Жена у Ишу уже была, но от наложницы он не отказался, так как Айюна в свои шестнадцать лет была прекрасна, как утренняя роза и ясные искорки играли в её глазах.

Айюна отправилась в чужой дом без сожалений. Конечно, её судьба могла бы сложиться и как-то иначе. Возможно, она могла бы стать женой молодого и красивого наследника одной из провинций. Но в то время она, как и отец считала, что для их земель это будет наилучшим решением, чтобы сохранить мир.

Однако, Айюна сразу решила для себя, что обычной подстилкой она не будет. Если уж ей суждено занять столь неприглядное место, то она должна получить власть над Ишу. Она должна влюбить его в себя во что бы то ни стало. Должна заставить уважать себя и прислушиваться к своему мнению. Должна стать такой женщиной, чтобы любой мужчина был готов за ее взгляд свернуть горы. И она этого добилась. А как именно? Чтож... Это ее маленький секрет.

Наедине с Ишу она всегда была пылкой и страстной, а если ему нужно было выговориться, она всегда была готова выслушать. Айюна умело делала вид, что хозяин единственный мужчина для нее, но в то же время иногда заставляла приревновать, так как он ясно видел, что другие мужчины готовы умереть лишь за то, чтобы провести ночь с его женщиной. Впрочем, надо отдать Конкубине должное, она хранила Ишу верность и лишь дразнила всех остальных.

Жена даймё ненавидела наложницу, и не раз пыталась ее отравить, задушить с помощью слуги ночью, подбросить ей змею в постель. Но каждый раз наложница была наготове и как неуловимый синоби избегала гибели.



На фоне конфликта двух женщин, одной ревнивой, другой страстной, отношения правителя с супругой только ухудшались, а наложницу он любил пуще прежнего. В народе женщины говорили, что это демон в человеческом обличье поселился во дворце и, что никакое оружие смертных не может его погубить. Но мужчины мечтали о том, чтобы провести с ней одну ночь, даже если это стоило бы им жизни и души. Кое-кто из городских, выпив сакэ, представлял себе наложницу на месте своих жен. Немало семей познало несчастье из-за этого.

Принц Риоусин винил наложницу за раскол между его родителями и ревновал к отцу: даймё уделял женщине больше внимания, чем своему сыну, становился изнеженным и слабым.

От автобуса до дома друга Арли бежала, чтобы не промокнуть.
Хорошо, что ответа Пайка не пришлось долго ждать. Девушка на лету поймала ключ и открыла дверь.
Родители Пайка в такое время обычно на работе, поэтому сейчас парень был дома один. Арли разулась у входа, чтобы не следить, так как с ее обуви грязь текла в три ручья и направилась на второй этаж.

- Ты уж прости, но хоть ты и заболел, я сегодня без гостинцев. Ливень начался, до магазина слишком мокро идти было,- впрочем, перед Пайком оправдываться и не надо было. Он в любом случае был рад ее видеть.

С другом она вела себя совсем не так, как со всеми другими ребятами в школе. С ним она не колеблясь говорила то, что думает, могла обсуждать совершенно любые темы и болтала не переставая.
Задав дежурные вопросы о том как он и получив на них дежурные ответы, она поделилась с другом школьными новостями и про несносного новичка Рида и про курсы выживания. А так же посетовала на то, что Пайка туда не записали, а значит ей одной ходить придется.

- Жалко, что ты заболел, можно было бы попросить директора и тебя записать, но ведь теоретические занятия на этой неделе ты пропустишь, а без них неизвестно еще пустят ли в лес. Но ты в любом случае выздоравливай побыстрее.

- Ммм ноги... Голова... - скучающим тоном протянула Ингрид, будто так и знала, что так будет и уселась на стул, возле кровати снова взявшись за журнал.
Она читала некоторое время... Или делала вид что читала... Но потом вдруг ни с того ни с сего сказала:
- Знаете, а ведь здоровым людям отсюда намного проще выбраться... Чего хочет доктор? Избавиться от нас? Давайте сделаем вид, что нас нет. Точнее, поможем Второму притворяться, что нас нет...
А ведь надо заметить, с прошлого раза их и правда стало меньше. Неужели доктор Алистер медленно, но верно идет к своей цели?
- Что он там говорил? Сон? Надо и правда записать что-нибудь, тогда доктор подумает, что мы тщательно следуем его указаниям. Доктора это любят.
- Давай, красавчик, - обращалась она уже ко второму, - ты берешь карандаш, а я расскажу, что писать.
"Я поливаю гартензии в саду. Это мой сад. И рядом мой дом. И бассейн рядом с домом. Тут, прилетели утки и приземлились прямо в бассейн. Я хотел их прогнать, но они были такие хорошие, что я оставил их тут жить. Потом пришла лисица. Она хотела съесть уток, но не могла добраться до них в воде. Я хотел прогнать лисицу, но она не уходила. А если одна из уток выбиралась на берег, то лисица сразу пожирала ее и я не мог ее остановить. Утки исчезали одна за другой, пока не осталось только четыре и их я готов спасти любой ценой, даже если лисице не поздоровится".
Вот такой незатейливый вышел сон. Интересно, Второй и правда видит сны? И что же ему снится?

Вернувшись, Владимир по-прежнему не обнаружил никого у самолёта. Но вот в самолёте открылся выход в передней секции. По началу забрезжила надежда, что выжил кто-то ещё, но нет, это всего лишь Виктор возвращался со своей добычей.

Жизнь быка ещё жальче, чем наша. Стоит ли жить такому созданию? Зачем? Зачем вообще кому-то жить? В небытие, среди огромного бескрайнего ничто, так прекрасно... Но почему-то жизнь кажется ещё лучше, какой бы она ни была, и пусть сердце бьётся неровно, причиняя боль, и пусть жёлтые гнилые зубы лежат в грязи...
Он такой-же как и мы - кусок мяса, обрядший душу.
Он уже покорен и смирён, так нужно ли обрекать и плоть его на смерть? В этом нет смысла... Ни в чём нет смысла... Но жизнь может помочь попробовать его найти.

Полу-лежишь на чём-то мягком. Хорошо, удобно вставать не хочется даже, но сознание чётким-чётким стало, как будто несколько кружек кофе выпил, так что лежать с закрытыми глазами невмоготу.
- А сейчас, поприветствуем наших героев!- услышал громкий торжественный и уже знакомый голос, вещающий в микрофон, вслед за чем раздался гул аплодисментов.
На сцене очутился. В большом оранжевом кресле полулежишь. В зал изумлённо смотришь. Зал относительно небольшой - на тысячу человек, примерно. Но что ты тут делаешь - непонятно совершенно. Тут же товарищи по несчастью в таких же креслах так же не понимают, как сюда попали.
Человека в микрофон вещающего, в чёрный фрак одетого, не узнал по началу, но понял потом - это же командир тот самый, которого дротиком прикончили, когда ему стали задавать много неудобных вопросов.
- Каждый из них получает 15 миллионов рублей за выполнение задания нашего приключеньческого реалити-шоу "Маршрут".- командир-шоумен растягивал слова и повышал интонацию в конце предложений, как это принято при подобных выступлениях,- они могли бы получить в два раза больше, если бы дошли до контрольной точки, но решили остановиться на пол пути. Чтож, 15 миллионов тоже неплохо.
- Расскажите о ваших впечатлениях от этого приключения,- ведущий сунул микрофон под нос Николаю и сделал паузу, видимо, ожидая какого-то ответа. Зал тоже замер в тишине и сейчас казалось, даже полёт мухи будет отчетливо слышен.

-ЙпхЛь,- хлюпающий звук прозвучал вместо ответа.
ЕМУ ответ не нужен, ОНО и так знает нас... ТО, что породило всё...
Но хотелось что-то ответить, чтобы почувствовать что жив.
У червей не так много органов, которыми можно чувствовать.
Всего-лишь рот... И отверстие обратное рту... И часть плоти, служащая лишь для транспортировки того что попадает в рот.
Рот может произвести звук... А ещё рот нужен чтобы есть.
Вцепился в грязь под собой. Не для того, чтоб наесться, а чтоб ещё больше почувствовать жизнь. И пусть это причиняет боль. Боль - тоже жизнь. В этом месте кроме неё нет других чувств. Но она значит, что ты жив.

Варя подошла к камню в надежде взять зонд и отправиться прежней дорогой. Один его конец всё ещё находился в воде. Она дёрнула его, но тот, похоже, за что-то зацепился. Дёрнула сильнее, вспоминая всем известную сказку про репку. Впрочем, парни, похоже думали о своём и не спешили помогать, а может просто отдышаться с дороги решили. Варя сделала ещё один рывок, приложив все усилия, зонд поддался. На секунду девушка увидела голубоватую руку с длинными пальцами, держащую зонд, а в следующее мгновение из воды с шипением выпрыгнула обладательница той руки.
Это была человекообразная фигура женщины с голубой кожей, почти такой, как теперь у Павла. Волосы, напоминающие речные водоросли спускались вниз до середины бёдер и прилипали к мокрому телу. Не считая волос, она была абсолютно голой.
Нечеловечески шипя она обнажила конусообразные зубы, подходящие скорее для рыб, нежели для человека.
Речная жительница вцепилась в зонд и явно не хотела так просто его отдавать.

Вика не мигая смотрела, на развернувшееся перед глазами побоище.
Почему? Зачем все дерутся? Кому нужна эта война?
Хотелось закричать и убежать отсюда. Куда-нибудь далеко-далеко. Туда, где никто никогда не слышал о войне, где растут настоящие зелёные деревья под голубым небом. Как хочется снова оказаться дома. И ничего не знать об этом кошмаре.
Но вот буквально в сотне метров чудище вбивает человека в землю. Нельзя же так! Это же человек! Человек с бьющимся внутри сердцем и красной кровью. За что его убивают? За то, что он оказался не в то время не в том месте, как и все мы?
Вика послала робота на перехват чудовищному монстру. Если она может кого-то спасти, она спасёт. Во всяком случае попытается... Мы люди... Мы должны держаться вместе.

Вздохнул командир поглубже, воздуха в грудь набрав, чтоб на вопросы ваши отвечать, а потом внезапно замер на секунду, глаза выпучив, а ещё спустя пару секунд на землю повалился, как подкошенный. В шее дротик торчит. И совершенно очевидно, что ответы на свои вопросы вы от него больше не узнаете. Откуда стреляли тоже не ясно. Разве что из кустов поблизости. Но сейчас там точно нет никого. Смылся стрелявший быстро, похоже. И почему только начальника убили? Чтоб не проболтался. Вопросов стало ещё больше и теперь, возможно, вы уже никогда не узнаете ответов на них. Командовать теперь не кому, а делать по прежнему что-то надо.

Вика с трудом подавила страх. Оставаться на палубе явно не лучшая идея, поэтому она встав, на полу согнутых ногах добежала до рубки, всё ещё прижимая к себе Пушистика, будто тот был её любимым плюшевым мишкой.
Ну вот, в закнутом помещении намного лучше. Здесь, хотя бы не видно, на какой они высоте и можно всё спокойно обдумать и осмотреться. С обдумыванием всё не очень складывалось - дурдом сплошной, как ни крути, поэтому Вика решила сосредоточиться на втором. Прошлась по рубке, залезла в капитанскую кабину, где 3 места "операторов орудий" были уже заняты и уселась в уголке прямо на полу. Не хотелось ей трогать ничего из оборудования, а то вдруг чего нажмёшь и вся эта махина на землю грохнется.
Убивать (или пытаться кого-то убить) она по прежнему не собиралась, нисмотря на то, что корабль находился в опасности. Но, в конце, концов это флот атакует, а город всего-лишь защищается, так что крайние тут скорее люди. Вдруг этот дракон такой же как Пушистик? Грозный, но добрый. Она погладила своего зверька по голове и ещё крепче прижала к себе.
- Ничего, выберемся как-нибудь,- прошептала она, успокаивая скорее себя, нежели шестиногого друга.

Вика пришла в себя на металлическом полу в пустой серой комнате. Не первый раз подобное уже кажется... И удар такой знакомый был 2 раза ещё до того пережитый. Так что Вика даже не сильно удивилась. После пробуждения на нее нашла странная аппатия. Не хотелось ничего делать и было почти всё равно, что происходит. Она забилась в угол, не столько от страха, сколько от желания отгородиться от всего происходящего.
- Ты понимаешь что происходит? Почему мы тут?- Спросила она Пушистика, крепко прижимая его к себе. Но тот, похоже, тоже не в курсе был.
Голограмма - подобная была в той комнате, где она очутилась после "приключения" с дворфами, но на этот раз фотография была не самой Вики, а незнакомки-эльфийки.
Теперь у незнакомого "заказчика" и задание конкретное имеется. Ну а то вдруг в новом месте народу будет больше семи человек, не вырезать же всех подряд или подобное развитие событий "заказчика" не смущает?
Так или иначе, Вика попялилась на голограмму и решила для начала надеть предложенный костюм, в которые кое-кто уже успел облачиться. Не в халате же расхаживать... Это будет как минимум не практично. Вдруг снаружи лес, или ещё что. Убивать Вика никого не собиралась и действовать по указке непонятно кого тоже. Надо как-нибудь смыться отсюда. Даже если снаружи незнакомый мир, в нём наверняка где-то есть мирная деревушка. Она могла бы там начать всё сначала вместе с Пушистиком. Странно, она знакома с белым шестиногим зверьком всего ничего, а уже успела к нему привязаться. Оделась. Ухмыльнулась кончиками губ комментарию Пушистика по поводу чужих взглядов. Вроде ничего... Хорошо костюмчик сидит.
Оружие... Вика не собиралась следовать "рекомендациям" заказчика убить королеву, но для самозащиты было бы неплохо что-нибудь взять. Пистолет и нож к поясу прицепила, винтовку за спину, проговаривая про себя как мантру "Я не буду никого убивать".

Знакомое лицо увидела. Даже 2, если точнее.
Раю, подошедшему молча кивнула в знак приветствия.
А второе лицо, в последнее время частенько мелькало в новостях. Олькин убийца. Она хоть и сучкой была, но такого не заслуживала. Покосилась на типа со страшными глазами, борясь с желанием проверить на нём только что обретённый пистолет, но в итоге сделала вид, что не узнала и направилась к выходу вслед за Раем.

Не успела Вика сделать и пары шагов, как все слова, которые она знала разом выветрились и она на несколько секунд забыла как дышать. Все мысли из головы сдуло в открытое пространство словно в вакуум, когда она увидела на какой высоте они находятся и что тут даже нет БОРТИКОВ! Она осела на пол отчасти из интуитивных соображений, что чем ниже центр тяжести, тем сложнее упасть, отчасти просто от того, что подкосились ноги. От ужаса перед высотой она не могла оценить красоту города, возвышающегося перед ними, с трудом понимала, что они летят во флотилии воздушных кораблей и только в последний момент поняла, что в них СТРЕЛЯЮТ!

Пока они шли по коридорам, Вика озиралась по сторонам и пыталась запомнить дорогу, но после очередной лестницы и поворота поняла, что это безнадёжно.
Вика с облегчением уселась за стол. Наконец то можно отдохнуть в тепле. Ещё бы одежду сухую, та что была сейчас на ней всё ещё была холодной и неприятно липла к телу, ну да ладно, будем довольствоваться тем, что дают.
Когда перед девушкой поставили напиток, она принюхалась к содержимому чарки и сделала маленький глоточек, заранее уже думая, что напиток ей вряд ли понравится.

"Всегда так было"? Удивилась Вика ответу мужчины о их местонахождении. Это окрестности Припяти что ли, что зверюшки такими вот стали? "Троли?" это жаргонизм такой? Или чтоб названия новые для странных зверюшек не придумывать, позаимствовали его из фентези? Но свои домыслы она решила оставить при себе и лишь следила за беседой. Так или иначе, всё должно проясниться. Наверняка человек, живущий здесь, знает больше них.

Виктория была не в силах пошевелиться или закричать. В такие моменты вроде бы вся жизнь перед глазами проноситься должна, но почему то не проносилась и вообще никаких мыслей не было. Лишь ощущение склизкого языка на коже. Девушка зажмурилась, приготовившись к самому худшему. Но языки снова скользнули наверх и исчезли так же внезапно, как появились вместе с монстром.
Вика, поняв, что больше ничего не угрожает, осела на колени и начала тихонько всхлипывать. Не потому что ей было обидно, больно или противно, скорее это была просто истерика и мозг отказывался воспринимать происходящее.

Аня как будто только что проснулась и внезапно обнаружила себя в гуще событий, а если точнее, то напротив трёх гоблинов, которые явно были недовольны, что с их идолом так неуважительно обошлись.
Друзья находились в странном оцепенении.
Надо что-то делать. Какие у друида заклинания то есть? В голову приходила всякая безобидная магия, в конце-концов, она персонажа поддержки создавала и в открытом бою от нее мало толку... Хотя... Друиды кажется с природой общаются неплохо...
Аня прочистила горло и начала ворожбу.
Что конкретно нужно было тут сделать, чтобы призвать стихию на головы врагов она не знала, потому начала импровизировать.
-Туча мглою небо кроет, вихри снежные крутя...- заклинания обычно стихотворные, а стихотворец из Ани еще тот, поэтому она позаимствовала готовое заклинание у Пушкина,- Пусть 3 гоблина завоют и заплачут как дитя!
Ане захотелось зажмуриться - ей показалось, что сейчас наверняка произойдет что-то страшное. Чтож, посмотрим, какие Пушкин заклинания писал...